Охота за тенью - Якоб Ведельсбю

Действия кофеина хватает ненадолго, и я возвращаюсь с блокнотом в постель. Однако слова путаются и сливаются… и вскоре я сижу напротив своей мамы. Вообще-то, она уже умерла. Мы говорим о жизни. Как делали это порой в последние месяцы перед ее смертью. Она не хочет, чтобы в ней видели жертву. Она сама выбрала себе мужа, родила ему детей и прошла с ним огонь, воду и медные трубы. Когда обнаружилось, что она больна, это расстроило и рассердило ее, но не лишило жизненной энергии, сильный приток которой все еще наполнял ее старое тело, и, несмотря на приключившуюся болезнь, мама не желала упускать ни секунды из оставшегося ей времени. Так чудесно открывать глаза по утрам и видеть в щелках жалюзи солнце, говорила она. Не было вдоха, выдоха, мгновения, которые были бы не в счет. Она пекла пшеничные булочки и ела их на завтрак с охлажденным маслом и домашним клубничным вареньем. Окружила заботой мужа, моего отца, и цветы на подоконниках. Когда погода позволяла, она садилась на крытой террасе и от корки до корки прочитывала газету. За обедом съедала два ломтика ржаного хлеба, а отцу давала четыре, и они пили воду, которую предварительно ставили охладиться. Мама рассказывала мне, что каждый день после обеда, ложась в кровать, она чувствует, как сон заполняет ее подобно мягкому теплому туману, уносящему прочь все неприятные мысли, и ощущение восторга разливается в теле, достигая самых потаенных его уголков. Она позволяла увлечь себя в этот упоительный мир, а потом просыпалась с чувством некоторой тяжести, ей необходимо было выпить кофе и съесть немного собственной выпечки, скажем, кусочек хорошего, свежего пирога с кабачками. Она уже предвкушала английский детективный сериал, идущий каждый день по телевизору. Затем наступало время готовить ужин — в будние дни это. как правило, был овощной суп, по воскресеньям в их меню нередко появлялась жареная курица с картошкой и зеленым салатом, политым лимонным соусом. Надо было сперва переварить телевизионные новости, потом она зарывалась в теплую постель с еженедельным журналом. Кроссворд, который надо было решить, статья о жизни королевской семьи. Она неизменно засыпала с включенным светом, просыпалась среди ночи и выключала его. Отец спал у себя в комнате.

Однажды мама сказала: «Нужна большая сила воли, чтобы быть хозяином своей жизни. Мысль о том, что счастье не вечно, не раз отбросит тебя назад, и от бессмысленности существования никуда не деться. Настанет день, когда ты оставишь тех, кого любишь больше всего на свете и рядом с кем чувствуешь себя по-настоящему счастливым. И навалится всепоглощающая тоска, над которой властна только уверенность, что вы и по ту сторону земной жизни всегда будете вместе».

Вспоминаю мгновения перед маминой смертью. Я проследил за ее взглядом, устремленным в окно, и в этот миг вдруг превратился в облако, и мы полетели бок о бок над Эресунном. Ее глаза снова обрели пронзительный блеск, давно, казалось бы, потухший, и солнце отражалось в ее улыбке, сверкнули прекрасные белоснежные зубы. Наша общность не нуждалась в словах, мы никогда не сомневались в том, что мы — одно целое.

3

Едва войдя домой, я замечаю, что в квартире кто-то побывал. Пришлец не потрудился снять зимнюю обувь и оставил следы соли на лестнице, ведущей на второй этаж, а также в кухне и спальне. Вытащенные из холодильника продукты валяются на столе и на полу, а книги сброшены с полок. Следы приводят меня в ванную комнату: здесь прямо в ванну вывернута корзина, в которой я храню туалетные принадлежности. Ко мне еще никогда не вламывались воры. Ничего ценного у меня нет. Наверное, это какой-нибудь наркоман охотился за вещами, которые можно было бы сбыть; боюсь, его ждало жестокое разочарование. Я принимаюсь за уборку. Потом решаю заявить в полицию.

— Что у вас пропало? — спрашивает дежурный.

— Не знаю, — отвечаю я в трубку и осматриваюсь вокруг. — Вроде ничего.

И тут до меня доходит. Нет записной книжки Януса. Вчера вечером я положил ее на ночной столик, но ее нет ни под кроватью, ни среди разбросанных на полу книг.

— В таком случае мы, к сожалению, вряд ли сможем вам помочь. Но если что, разумеется, звоните.

Я кладу трубку и опускаюсь на стул, вспоминаю о своем бумажнике, где лежит кругленькая сумма наличных, и начинаю искать пиджак, обнаружив в итоге, что я его и не снимал. Бумажник там, где ему и положено быть, — во внутреннем кармане. Тут я нащупываю в боковом кармане какой-то твердый прямоугольник и внезапно припоминаю, что, выходя утром из дома, машинально сунул блокнот в карман, надеясь улучить время его почитать. Сердце неприятно екает, перед глазами вспыхивают искры. Делаю глубокий вдох и встаю.

Такая забывчивость меня тревожит.

Привожу все в порядок, чищу пылесосом книги и расставляю их по местам, мою полы и прихожу попутно к мысли, что незапланированный хозяйственный энтузиазм может неплохо заменить весеннюю генеральную уборку. Когда квартира обретает свой прежний вид, причем становится даже чище, чем раньше, я сажусь за кухонный стол и начинаю листать блокнот. Последнюю страницу Янус отвел списку имен, связанных с «Мишн зироу». В середине списка бросаются в глаза имена двух крупных датских бизнесменов. Продолжаю читать с того места, где остановился накануне вечером:

Мое имя в течение пяти лет значилось в бухгалтерской ведомости «Мишн зироу», в мои обязанности входило лоббирование их проектов. На самом-то деле я должен был быть под рукой, когда возникала потребность в журналисте со связями. Кроме того, я еженедельно отслеживал датские медиа на предмет появления в них информации по ключевым словам: «способность к размножению», «фертильность» и «биологическое оружие». Чтобы отработать немалые деньги «Мишн зироу», я начал писать статьи, в которых подавал генные технологии под нужным соусом, а также участвовал в дискуссиях, дебатах и прочих мероприятиях, выступая на стороне генной инженерии и защищая новые возможности, открывшиеся перед биологией. Впоследствии я постоянно сотрудничал с одним научно-популярным журналом, и, как ты, может быть, помнишь, на протяжении нескольких лет другие журналисты ссылались на меня как на эксперта в этом вопросе.

Почему я согласился работать на «Мишн зироу»? Тогда я лишился места редактора, денег не хватало. «Мишн зироу» казалась мне очередной безумной фантазией, порожденной последними годами холодной войны, фантазией, державшейся на том, что люди, для которых война была куском хлеба, прекрасно понимали: этот кусок хлеба висит на волоске, и самое время искать