Обагренная кровью - Николай Ильинский
— Да ну тебя, композитор! — улыбнулся Виктор.
Антонина Владимировна тоже вместе со всей школой приехала в степь спасать колхозные посевы от так называемых черепашек, небольших жучков, которые в неисчислимом количестве облепили колосья озимой пшеницы, высасывая из каждого зернышка живительные соки. Она пользовалась в Нагорном особенно большим уважением как продолжательница славной династии русских сельских учителей. Ее мать, Клавдия Михайловна Нечаева, еще в начале века приехала в Нагорное и организовала здесь первую церковно-приходскую школу. Сколько людей научила она грамоте, сказать трудно. Но пожилые люди категорически утверждали, что тогдашних четыре класса давали знаний больше, чем теперь семилетка, потому что учителя тогда были, по их мнению, не ровня нынешним. Такое сравнение было на их совести, на что Антонина Владимировна с улыбкой отвечала словами Лермонтова: «Да, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя…»
— Мне, Антонина Владимировна, очень хочется увидеть самый-пресамый первый-препервый ручеек, с которого начинается наша Тихоструйка, — приставал к учительнице Тихон, выслушав рассказ директора школы.
Антонина Владимировна ласково посмотрела на любознательного ученика, серые глаза ее засветились дивным светом.
— Увидишь, Тихон, обязательно увидишь! — пообещала она. — Я уже говорила Константину Сергеевичу, чтобы во время каникул организовать экскурсию по памятным местам родного края.… И он не против, но будет ли у вас для этого свободное время? Ведь летом вы помогаете родителям, не только по делам домашним, но и по колхозным… Вообще, я «за», а там посмотрим… Кстати… — Учительница вдруг внимательно посмотрела на Тихона. — Вы и сами можете что-нибудь предпринять, например, пойти в поход…
В это время был дан сигнал, и школьники широкой цепочкой подошли к массиву пшеницы.
— Только осторожнее. — Константин Сергеевич поднял руку. — Посевы не губить, стебли пшеницы по возможности не мять… Ясно?
— Ясно! — кричали учащиеся, собирая насекомых в баночки.
— Фу, гадость какая, — сморщила гримасу Варька. — Воняют они ка-ак! — Она в очередной раз стала икать.
— Требуем противогазы! — смеясь, поддержал Варьку Митька.
В те годы специальной химической защиты посевов еще не было, зато и раки в реках водились в изобилии, не зная ядов, которые стекались с полей вместе с дождевыми ручейками и весенним половодьем.
— Ты гляди, и Оська здесь, — подошел к Виктору Степка Харыбин. — От твоей Совы не отстает ни на шаг… Даже здесь единоличники не хотят быть вместе с нами…
— Кух-кух-кух! — рассмеялась собиравшая рядом жучков Пашка Савощенкова, прозванная в классе за свой смех наседкой. Она почти не раскрывала рта, и смех ее клокотал где-то внутри груди.
— Ну, ты и хохочешь, Пашка. — Скривил рожу Степан.
— А тебе что? — обиделась Прасковья. — Ты вон тоже рожу строишь, как мартышка! Харя и есть Харя! Вот! — Она показала Степану язык.
— Только и можешь, что язык высовывать, я тебе оторву его когда-нибудь, поняла? — пригрозил обиженный Степан.
Из всей фамилии Степана его же сверстники, особенно падкие на выдумки всяких кличек, вплоть до самых обидных, изъяли четыре буквы и прибавили к ним букву «я». И кличка Харя намертво пристала к Степке. Сначала он серчал, как и все его сверстники в таких случаях, дрался, когда его называли так, но потом обвыкся и стал воспринимать кличку как собственное вполне безобидное имя. Однако на этот раз, когда вся школа дружно собирала черепашек, когда было весело и безоблачное небо синим куполом высоко стояло над волнующейся степью, а вдали ритмично постукивали колеса поезда, мчавшегося к узловой железнодорожной станции по пути, рассекающему степь, когда было просто хорошо, хотелось жить, мечтать и любить, слово «Харя» острой болью вонзилось в его сердце.
— Сама ты… курица! — невольно вырвалось у Степки, хотя обижать одноклассницу ему вовсе не хотелось.
Ведь бывали минуты, когда, как Степану казалось, он даже симпатизировал Пашке. Ничего, что вместо смеха у нее выходило кудахтанье. Зато ему нравились две небольшие косички, перевязанные у нее на затылке белой ленточкой, выглядывавшие из-под зеленой косынки, ее с зеленым оттенком глаза, припухшие чувственные губы, полноватая грудь, отличавшая Пашку от подруг, у которых обозначались лишь «кулачки, за что хватали дурачки».
Прасковья сердито фыркнула и стала отдаляться от Степана, но он сделал шаг в ее сторону.
— Ты сама на меня — Харя, Харя! — стал оправдываться Степан. — Обидно же!..
— Так я же безо всякого зла, по-дружески, — уже мягче проговорила Пашка и вдруг засмеялась, прикрыв рот концом косынки. — Как думаешь, Степка, Оське и Катьке за каждого пойманного ими жука начислять трудодни будут?
— Еще и в карманы добавят, — в тон Пашке тоже рассмеялся Степан и поднял голову, чтобы поглядеть, где теперь была неразлучная парочка. — Интересно получается: единоличники помогают спасать колхозный хлеб! Это достойно не только настенной, но и районной газеты… написать, что ли?
— И дай заголовок: «Подвиг единоличников»!.. А что, работать в степи — не кошелки дома плести. — Татьяна Крайникова подслушала разговор Степана и Прасковьи. — По-моему, они правильно сделали, что поехали с нами, а то бы им в глаза тыкали: не любите, мол, советскую власть!..
Виктору, как никому другому, не нравились все эти пересуды, и он тихонько, незаметно стал отдаляться от одноклассников. И вскоре оказался рядом с Екатериной.
— Я вот все думаю, — первой начала беседу Катя, оборачиваясь к Виктору, — откуда взялись в степи эти черепашки? Прилетели или прямо здесь развелись?
— Наверняка доморощенные. — Виктор искоса взглянул на Осипа и стал с каким-то остервенением хватать насекомых с колосков и бросать в стеклянную банку. — Просто установились благоприятные климатические условия, вот они и стали размножаться в геометрической прогрессии… А жрать-то такой ораве хочется! Пшеничное зернышко для них лучшая еда, деликатес!
— Сволочи! — Оська, находящийся в метрах трех, сплюнул в сторону, но непонятно было, на кого он злился: то ли на прожорливых насекомых, то ли на учащихся, то ли на Виктора. А возможно, и на всех разом, во что можно было скорее всего поверить. Однако Виктор ввязываться в разговор, а тем более в спор или даже в драку с ним не стал.
К полудню жара усилилась. В безоблачном небе, обстреливая знойными лучами разморенную степь и покатый старый вал, стороны которого были изрыты, как оспой, сотнями нор сусликов, ярко пылало июньское солнце. Прямо посреди вала возвышался заросший травой курган с трингуляционной вышкой на самой макушке. Высоко над курганом плавно скользил по
