Письма с острова - Татьяна Борисовна Бонч-Осмоловская

валежник хворост и сухие дрова

черным платком покрыта старухина голова

руки старухи немеют спина пряма

тележка шатко и валко катится по камням

сухие глаза старухи не видят ни вблизи ни вдали

в валежнике прячутся саламандра справа

гадюка слева, шипят из щели:

что ты видишь, подруга

шепчет, скрежечет слова

вижу, подруга – в поле горит трава

скоро начнется ярмарка весельем осени обагрена

в деревню придет старый волшебник

из мешка достанет веревку, скажет, это змея грозна

станет пугать малых деток, дураков, простецов

                                   и хитрюг

а наша что? а наша старуха различит его трюк

увидит его насквозь, высмеет при толпе, в ответ

он позовет ее в дом, предложит обед и вино

а она, подруга, она поест, ляжет с ним спать грешно?

и станет молода, станет красива опять?

что ты, подруга, она войдет к нему в дом, чтобы

                              разрушить дом

а потом возвратится к себе с легкою головой

а потом что случится? потом, подруга, придет зима

ты слышишь, подруга – с гор катятся камни,

свистят метели, порхает белая бахрома

уже скоро, подруга, скоро придет зима

Письмо сорок второе

Переплетение нежных корней

Из-за взгорбья заросшей кустарником дюны доносилось шарканье волн. Прилив уже отступил, оставив обкатанную морем гальку и колтуны водорослей, вплетающие запах гнили в йодистую свежесть дня. Поднимающийся над волнами пар оседал на теле скользкими каплями. Лоила держала путь вверх по тропе, пробираясь осторожно, чтобы не наступить ни на деловитых гусениц, спешащих вслед за скрытым в едком тумане солнцем, ни на песчаные холмики, прорытые муравьями на их тропах. Весь путь наверх из кромки прибоя она проделала на ногах, вдыхая аккорды запахов, узнавая и не узнавая берег. По сторонам от тропы густо цвели росянки, покрытые бордовыми каплями на завитках нежных листьев, почти скрывающих усыпанную кристаллами соли, чешуйками празема и прозрачными мушиными крыльями землю. Скрепленный липкой слюной росянок, разворачивающихся и глухо вздыхающих вслед пробирающейся мимо них Лоилы, сухой песок шипел под ее ступнями.

Тропа извивалась и скрывалась из-под ног, сменяясь густыми липкими зарослями поверх каменных чешуек. Лоила почти бежала, сбивая ноги об острые камни, собирая на кожу кислую влагу, рассеянную в воздухе, и приторный сок росянок, сплетающихся в кольца, чтобы обвить ее лодыжки. Ветер налетал резкими выдохами, вонзая в тело колючие песчинки. Теперь она твердо помнила путь.

Дюна слегка колыхалась, совсем слегка, неспешно переползая в сторону от берега и раскрываясь в направлении тепла. Солнечные лучи едва пробивали туман, но согревали кожу, выпаривая с нее сладко-кислую влагу и оставляя узоры коросты. Лоила замедлила шаг. Она шла так долго, что, даже когда кусты измельчали в сухой колючий ковер без липких завитков и цветов, перед ее глазами все еще плыли созвездия малиново-красных капель.

Она поняла, что достигла нужного рубежа, и встала, поворачиваясь по сторонам и стряхивая с кожи остатки влаги, коросту и песок. Солнце опускалось за холм. Определив нужное направление, Лоила помчалась скачками, свистя на ходу. Спустя дюжину прыжков она остановилась, выдохнула и резко втянула воздух. Запах водорослей остался за дюной, завитки хищных листьев сменились ползучей травой, усыпанной пышными нежно-розовыми зонтиками. Земля здесь почернела и загустела от мешанины корней и живительного перегноя. Лоила вгляделась – все чисто, ни одного песчаного столбика, ни одной норы, ни одного венка сухих веток. Только густой зеленый ковер.

Она опустилась на колени и ухватила лежащую на траве нить, увитую зелеными горошинами, одна от другой на расстоянии ладони. Лоила потянула нить на себя, обрывая белесые корешки, которыми та цеплялась за почву, поднесла нить к лицу, принюхалась и рванула резко. Послышался тонкий писк, белые капли выступили по краям разрыва. Лоила кивнула и, воткнув один конец нити обратно в землю, сжала другой в руках.

Она поднялась на ноги и направилась вдоль хода нити, осторожно вытягивая ее из земли и наматывая на руку, от ладони до локтя. Всякий раз, когда нить в траве разветвлялась, Лоила разрывала ее в месте развилки и вкапывала тонкое ответвление в почву, продолжая следовать вдоль основного ростка. Писк звучал с каждым разом все громче и назойливее, нить становилась прочней, толще и все больше взъерошивалась от корешков, и скоро лохматый, зеленый в белесых разводах шар полностью скрыл руку Лоилы.

Когда нить целиком нырнула под землю, она уселась, широко разведя ноги по сторонам от корня, и долго успокаивала дыхание и поглаживала клубок на руке. Затем свободной рукой она ощупала почву – одна, две, три, четыре, целых пять кочек, славно оформленных, крепких, отчетливо выступающих над землей. Первая чуть ближе, чем она ожидала, едва на ладонь от корня, остальные – как полагалось, по разумной гладкой спирали. Лоила уложила мохнатый зеленый клубок под спину, поерзала, выбирая удобную позу, и, затаив дыхание, потянула на себя корень.

Первая кочка с чмоканьем ушла под почву и тут же вынырнула нежной белесой сферой ей в междуножие, за ней уже чмокала, ныряла в корневые пути и выныривала в промежность другая, за ней третья. Лоила держала дыхание и тянула, вот и четвертая легла у ног, она почти сорвалась на визг, пока ползла пятая, такой долгий изогнутый путь под землей до корневого тоннеля, проложенного малышками-сестрами. Лоила вытянула и ее, корень не оборвался, не зацепился за чужие отростки, последняя была самой мелкой, покрытая вздымающейся бурой пленкой сфера, но живая, как и четверо до нее.

Лоила упала спиной на зеленый клубок, дрожащий щетинками корешков, и испустила такой громозвучный вопль, что ползучие акации в чаще схлопнули свои зонтики, а липкие хищники над берегом свернули гирлянды кровавых капель, давая себе зарок не раскрываться заново по меньшей мере до будущей весны, когда сама Лоила растворится в переплетении нежных корней, а ее детки уплывут с новым большим прибоем подальше от земли.

Письмо сорок третье

«У них не было лиц…»

У них не было лиц, ни голосов,

               ни навыка письменной речи,

Только тонкие пальцы, пробующие направления,

И слезы, что сочились из пор, сладкие слезы,

По которым они прокладывали дороги

По песку, по полям незабудок.

Вздрагивали, устремляясь в другую сторону,

Когда кит бросался на берег,