Том 5. Смерти нет! - Андрей Платонович Платонов
Бойцы промолчали, стесняясь утешать одними словами горе этого обездоленного разумом человека. Высказался лишь один красноармеец, бывший годами старше всех:
– Без ума-то оно жить, может, трудней, зато помирать легче.
– Легче, – охотно согласился Кузя, – и я скоро помру.
2
Почтальон в прежнее время каждый месяц приносил Кузе перевод на деньги – пенсию, но Кузя их ни разу не брал, считая, что это неправильно – получать жалованье от государства за свою горюющую, бесполезную душу. Потом почтальон стал приходить редко, раз в три месяца или в полгода, и только спрашивал:
– Одумался или еще больше подурел? Возьмешь деньги на инвалидность второй группы? Нет? Значит, принципиальность мешает, а беспринципности в тебе нету? Не надо. Государство на тебя не обидится: ему убытка нету, ему побольше бы таких пенсионеров, – и почтальон уходил.
Теперь Кузя насчитал, что у него накопилось пенсии в райсобесе города Кувшинова на десять тысяч рублей с лишним, да изба его с крытым двором чего-нибудь да стоила, и грибов сушеных было полпуда, и одежда с него останется, хоть она ношеная. Если все его добро сложить, то получится, что один красноармеец целый год может кормиться и воевать на одни его средства. А если красноармейцу не хватит пропитания, чтобы одолеть врага, то он ослабеет и умрет, а негодный к жизни Кузя будет цел. И тогда вся Россия станет похожа на Кузю: она изнеможет, загорюет и пойдет побираться неизвестно куда и будет жить только при смерти.
– Уж лучше я помру, – решил Кузя. – На одного едока будет меньше, а копейка моя от пензии, от избы и от грибов пойдет в дело победы, и я ее не потрачу. Мертвые полезны, они никому не в убыток.
Кузя лег на печь и стал помирать. Ему это было нетрудно, потому что в нем была решимость неподвижного глупого ума и терпение святого сердца. Он лежал, не принимая пищи и питья, и медленно, тихо ослабевал.
Бойцов на постое в его избе в ту пору не случилось, а когда красноармейцы пришли на постой и увидели ослабевшего умолкшего хозяина, то они заявили о том уполномоченному сельсовета.
3
Уполномоченный сельсовета Иван Петрович Шумаков был человек старый, и с самого начала войны он томился одной мыслью – тайной победы. Он хотел выдумать сам себе, как нужно победить врага. Он верил, что тайна победы есть, и она простая, только она до времени находится где-то в стороне от его головы, точно в воздухе; следует только охватить, приневолить ее своим умом, и тогда будет ясно, чем нужно насмерть и навеки одолеть врага.
Шумаков скоро явился к Кузе и спросил его, чем он тревожится.
– Я помирать собрался, – сказал Кузя. – Ты отпиши теперь избу мою и крытый двор при ней, сухие грибы во дворе, одежду на мне – на войско. И пензию в Кувшинове-городе тоже отпиши на войско, я годов восемь ее не получал, там деньги большие…
– Доход большой, – задумался Шумаков. – Я тебе и то еще добавлю и отпишу в доход, что ты жизнь свою не дожил и пропитания напрасно на себя не извел… Слабоумные-то они лет до ста живут, а ты вот дурачок у нас сознательный: ты зря жить и жевать не хочешь… Спасибо тебе.
– Отпиши в доход и мою жизнь, что непрожитой осталась за мной, – согласился Кузя.
– Обожди, – предупредил Кузю Иван Петрович. – Обожди еще кончаться, подыши два дня. Кладбище-то у нас где? – до него шесть километров, а лошади все в поле заняты, у нас там главная забота, – на чем я тебя на кладбище повезу?
– Я обожду кончаться, – произнес Кузя.
– Обожди, обожди, – попросил Шумаков. – Мы тебе потом за все сразу благодарность вынесем в постановлении…
Хотел еще Иван Петрович спросить у Кузи: как нам дальше быть с немцем-врагом, чтобы победить его поскорее и подешевле, – но передумал: чего Кузя знает, какое у него развитие? Родился он на свет ошибочно, прожил горестно и умирает сдуру…
Через три дня Шумаков зашел в Кузину избу; там было сейчас пусто и постояльцы не ночевали.
– Кузя, ты готов? – спросил Иван Петрович с порога избы.
Но Кузя ничего не ответил ему, потому что он только что скончался и теперь остывал от тепла жизни.
Шумаков ушел из избы, а потом возвратился и привел с собою двух женщин – свою жену и соседку, чтобы они обрядили покойника на вечный путь; сам же сел составлять опись добра и имущества для передачи их целиком государству.
Прибирая покойного, соседка говорила о Кузе, что хорошо – что он помер: кому он нужен был на свете, зачем он жил и зачем томился, только себя мучил и людям надоедал…
– А кто ж его знает – зачем он жил, – тихо сказала жена Ивана Петровича. – Мы-то не знаем, кто нужен на свете, а кто нет… Может, кто не нужен-то, он нужнее и дороже всех окажется… Откуда нам знать.
Иван Петрович задумчиво и удивленно поглядел на свою жену, сшивавшую рядно на покойника.
– Моя-то баба правду говорит, – сурово сказал Шумаков. – А ты чего тут непутевое задумываешь? – обратился он к соседке. – Кому Кузя на свете мешал? Он о целом нашем государстве думал. Он, может, не дурачок, а умнейший человек был, только оказать себя перед людьми стыдился, потому что у него сердце такое болящее было. А ты чего бормочешь тут, ишь бока-то наела в военное время…
Когда покойника приготовили, Иван Петрович велел женщинам запрячь лошадь и отвезти человека на кладбище, а сам пошел ко двору.
Дома он обошел хозяйство и сосчитал свое добро. Муки и зерна у него оказалось пудов возле сорока, ячменя тоже немалая толика, картошек пудов полтыщи, а там еще были в подполье овощи, травы, грибы соленые и сушеные и прочее добро.
– Сын у тебя на войне, вести от него давно нету, – сказал себе Иван Петрович, – народ души своей на войну не жалеет, Кузя вон помер для экономии жизни, а ты харчами весь обложился и заместо умерших второй век хочешь жить… Сукин ты сын.
Шумаков развалил в ожесточении поленницу дров, чтобы порушить привычный домашний порядок, связавший его сердце.
Жена вернулась после полудня на пустой подводе. Иван Петрович велел жене не распрягать лошади и не уводить ее на конюшню, а накладывать тотчас же на подводу зерно и муку в мешках и увозить все прочь со двора.
Жена послушала мужа и сказала ему:
– Аль и ты Кузькой стал?.. Шел бы
