Мой телефон 03 - Мария Ким
Они выбывают. Выбиваются из игры шальными пулями подхваченной на работе инфекции, голосуют ногами против отмены стимулирующих, уходят туда, где пока еще есть деньги, где они все еще нужны и будут нужны, где обманывают так же, но меньше, человечнее. Оставшиеся в строю заменяют выбывших до тех пор, пока бесчеловечность их не добьет. Днем я – диспетчер 03. Кто-то должен ответить на звонок, а уж кому выехать по адресу – на линии разберутся. И выезжаю я. Ночью я – линия. Работник выездной бригады. Я иду на смену.
Сегодня я не должна работать. Не должна, но Погодину понадобились лекарства. «Антибиотиков в городе нет, а у отца пневмония», – сказал Погодин и попросил достать. На скорой пока еще остались препараты. И я выхожу на линию в поисках лекарства для человека. Цефтриаксон.
Искусство не убить сложнее искусства реанимировать. Они – фельдшера скорой помощи. Их научили не убивать и в срочном порядке выпустили на линию. Линию фронта, линию недостижимой и неизбежной победы людей над чуждым, не-человеческим. Фронт прорвало. Линия изогнулась беспощадной улыбкой океанского прибоя. Мы – серферы второй волны, и мы выходим на смену, расписываемся в журнале, получаем укладки, комплекты индивидуальной защиты. И безуспешно растворяем в ночи концентрат пустоты между слоями скафандра. Поехали.
Первый флакон антибиотика я нахожу в сумке. Достаю и прячу в рюкзак. Вылавливаю из водоворота мыслей «я же его украла». Забрала у одного, чтобы отдать другому. Обыкновенное перераспределение ресурсов. Я умная, я найду, чем себя оправдать. Лекарство в руках знающего человека подобно жизни и бессмертию, в руках невежды – подобно огню и мечу. Я знаю, что с ним делать, я все правильно сделаю. Я же знаю?
В Айдаре из нетипичного для татарина-серые ледяные глаза с проблеском алюминия и упорная близорукая любознательность. У меня радужка с медным отливом, и вижу я чуть дальше, чем Айдар, хочу так думать. Айдар любит работать в инфекции, там никто не знает, как лечить полузнакомую заразу, можно ставить эксперименты и смотреть на закономерность исходов. Он облачается в форму чумных докторов XXI века, поправляет на носу респиратор. У респиратора отрывается резинка, изделие одноразовое, а его продезинфицировали и пустили по второму кругу. На линии все сгорит. Фиксирует края респиратора очками, по самые глаза надвигает капюшон ковидного балахона, тонкий дырчатый комбез рвется там, где тонко, и мы заклеиваем дыру пластырем. Поправил респиратор, вытянул и сложил ноги в высоких бахилах на полочку, окно открыл, морду в форточку, свежо. Сделал несколько вдохов из кислородного баллона для успокоения нервов, поправил респиратор, пристегнулся, скомандовал шефу «в ковидник» и спит. Пространство внутри машины максимально экономно, развернуться можно, но с привычки. Носилки-трансформеры для лежачих: выкатываются, закатываются, опускаются, складываются, есть ручки, можно поднять головной конец, красота. Больной на носилках. Сатурометр на пальце доходяги в растянутой майке и куртке на голые плечи – из дома забрали – пищит ровно и размеренно, я открываю глаза, когда стандартные интервалы между сигналами сменяются частой мелодией тревоги. Кислород закончился. Пускай.
– Айдар, флакон списал? Отдай мне.
– Тебе зачем?
– Для своих.
– Держи.
Листья больше не падают, облетели. Птицы пропали, куда – неизвестно, не видела в этом году привычных черточек под облаками, рассекающих воздушное пространство. А в ноябре птиц даже меньше, чем зимой. Солнце выглядывает временами, чтобы ослепить холодным металлом из-под беспробудной завесы. Грязь во дворах подмерзла, заледенела, ажурная изморозь хрустит, как шум трения плевры у воспаленного легкого. Когда же снег?
Коты на адресах обожают сумки. Они пахнут аптекой. Врачей в скафандрах коты боятся. Далеко не отбегают, новое, белое, шуршащее привлекает. Скребу ногтем в двойной перчатке по колену, подходит ближе. Протягиваю палец, обнюхивает. Вот-вот прыгнет на колени, но нет, прячется. Возвращается, тянет носом, и я протягиваю чуялку в респираторе навстречу. Айдар с пациентами – о своем, о болезнях, лечении, оборачиваются и смотрят на нас. А мы с котом носами тремся. У кота глаза как у Айдара, серые, но голубее, прозрачнее и как будто мягче, мудрее. Сфинкс, маленький еще, короткий черный ворс, может, и не сфинкс даже, а бритый для лохов да проданный, как будто порода. Но глаза… Лысые бока горячие, дыхание частое, хищнический метаболизм. Хозяева интересуются, как бы уберечь от заражения кота. «Протрите его спиртиком», – устало прищурившись, говорит Айдар.
Коты, говорят, не болеют, а вирусы, говорят, мутируют. Соседствующим видам полезно знакомство с человеческими болезнями, я так считаю. Айдар не согласен. Мы спорим лениво, замерзаем в тонких балахонах, печка еле работает. Айдар придумал схему лечения новую, на себе испытал, не помер. На адресе двое стариков, болезнь пока не запущенна, горлышко только воспалено. Можно попробовать полечить. Прописываем только что придуманный рецепт, фельдшера вообще-то не лечат, а спасают, да к ним же из поликлиники никто не придет, врачи на больничном. В комнате книжный стеллаж с наполнением советских времен, и мы с кошачьим любопытством зарываемся в пространство между обложками пыльных томов. Маркс и Ленин, Маяковский, Тургенев, и все это в свое время было прочитано. Айдар переживает, почему пылится без дела, старики утверждают, что сами уже перечитали тыщу раз и теперь вот собираются отдать в детскую библиотеку. Айдар доволен, люди спокойные, любознательные. Монитор с системником стародавние. Интернет приобрели, принтер поставили, на стенке рядышком бумажки развесили, какие кнопки нажимать, чтобы печатать. Осваивают. Айдар одобряет и делает упор на антибиотиках. Раздобыть их сложно, но надо, пусть пьют. Списываю третий флакон.
Дают перевозку, мамочка, послеродовая инфекция, очаг пневмонии. «Там же нет ковида», стандарт. Надо ехать. Натягиваю девчуле на нос респиратор, еще несколько штук распихиваю по карманам, пусть меняет каждые 2 часа, Айдар видит, что перерасход, но молчит. Нечего ей там делать, конечно.
Приезжаем в красную зону, машины столпились в очереди. Фельдшера-космонавты курят на крыльце, а дверь закрыта, никого не пускают, и не дозвониться по телефону, на двери указанному. Никто никуда не торопится. Фельдшер курит, сутки идут, больные по машинам лежат, кислородом дышат. Пока кислород есть, можно не торопиться, а потом? А у меня девчуля замерзла, мотор стоит, печка не работает. Прорываюсь через толпу, пинаю ногами в дверь, кричу в открытое окно на первом этаже, а за окном пусто и темно, бактерицидная лампа работает. Айдар шуметь не любит, звонит старшему врачу, докладывает обстановку. Хочу еще поорать в окно, да ростом
