Том 2. Проза - Анри Гиршевич Волохонский
Вертись моя шаечка — у ворот попрошаечка.
Куль-изба не с дыму выросла.
Крупою да солью сеяли, квакали да подскакивали.
Всё-то ведь у нас дерьмым-дерьмо, зато ворота — что надо.
Веришь — не веришь.
Кубышечка она следующая: три — не три, три и выйдет.
Все вы бегунки-егунки.
Тын да Мартын — что такое?
Рюшечки мои рюшечки.
Иному угодие — а кому и вляпаться не дадут.
Совесть не позволяет.
Читали их по полухориям. Мужской хор, женский хор, отроки и девицы. Скажем, девицы поют: «Рюшечки мои рюшечки», а старцы им задним голосом вторят: «Всего не перескажешь».
На каждый день года был свой порядок — кому что петь. Какому полухорию — какой стих, большое своеобразие. Иной раз ведь и старцам доставалось «Рюшечки мои рюшечки», так смысл выходил, конечно, совсем другой против ежели девицам. Они так и время исчисляли — по песнопениям.
— Помнишь, — говорил один газянин другому, — это когда было? — Да тогда, когда нашим бабам про тын да Мартын досталось петь.
И так — обо всем. Не прямо, а вроде как под прямым углом.
Ничего удивительного поэтому нет в том, что, когда поутру ворота исчезли, культура города немедленно же захирела вплоть до полнейшего отсутствия.
ЭПИЛОГ ШЕСТОЙ. ПАДЕНИЕ ИЕРИХОНА
1) Багряная вервь явилась в окне Раав
Проклятый город стоял неприступнее черепа
И воинство, которое пересекло внезапно пересохший хребет реки
В ужасе стояло теперь перед городом неприступнее черепа
В палящей долине
Где багряное вервие сверкало в окне Раав.
2) Это было время Пасхи
Самое время жатвы пшеницы
Бледный хлеб пламенел у подножия скал
В палящей долине
И молча стоял народ в ужасе перед стенами семиглавого города
На равнине
У подножия песчаных светлых скал.
3) Червленное вервие в окне Раав
Там воды, текшие в мертвую соль, внезапно окаменели
Войско перешло сухой хребет дна
Река стояла до самой Адамовой Переправы
Стена реки ревела, но не двигалась вниз
К мертвым водам
И соленые стены проклятого города
Им сверкали издалека.
4) Новое воинство вышло из хребта пересохшей реки
Семь башен стены проклятого города
Вздымались на юге невысоко в небе
Неприступные как черепа
С ужасом глядело на них обновленное войско
Как они сверкали в соленой дымке юга.
5) А кровавая ткань зияла в окне Раав
В ужасе войско не двигалось при виде проклятых стен
Которых основания врат покоились на сыновних костях
А башни опирались на их хребты
Белея неприступные как черепа
В ужасе войско было в безмолвии
И кровавая вервь трепетала в окне Раав.
6) В безмолвии вождь шел у подножия скал
И некто перед ним с оружием в руках
Сверкая возник в палящем безмолвии
Белой окрестности города-черепа
А ужаснувшаяся толпа стояла молча
Только сверкая словно неподвижные огни
На пламенеющей хлебом равнине.
7) — С кем ты?
Эти слова начертал предводитель на черепе своего безмолвия
При виде встречного с оружием в руках.
8) — Я с небес
С войском пришел сюда.
И вождь вновь увидал
Как новая рать
Застыла вокруг черепа словно венец неподвижных сверканий
На пламенеющей бледным златом равнине
И как алый знак блеснул в глазнице Раав.
9) Он вдруг увидел как корни стен семиглавого черепа
Сплелись корнями костей в основаниях башен и врат
И как они переплелись бедрами и ребрами в белом хороводе
В отчаяньи воздвигнув челюсть неприступной ограды
В образе хребта неодолимой стены.
10) Алое пламя сверкало в окне Раав
Молча шествовало войско небес
Ни звука голоса
Ни звона оружия
Только полупрозрачный рог
Возносило оно к неподвижному дымному небу
И крик рога
Одиноко понесся к соленым берегам
Над пламенеющей равниной
Туда
Где багряный огонь мерцал в стене Раав.
11) Багряное пламя в окне единственной души
Слилось
Над безмолвием белых внемлющих черепов сыновей
В основаниях башен
С одиноким биением дыхания живого воинства
Над соленым безмолвием
У подножия скал
И шесть дней стояло трубное это безмолвие.
12) На седьмой день трубы выли семикратно.
И так протрубив раздался всеобщий голос дыхания
И кровавое вервие полыхало в окне Раав
В этот день рев труб горла небес
Достигает тех черепов перворожденных
И они ревут в ответ
Полны чернотой внутренности пустоты своего небытия
Они встают на зов рева труб горла небес
Расплетая стремительный хоровод костей бедер и ребер
Под черепами возведенных над ними тел и глав проклятого города
И лицо Раав пламенеет над ними.
ЭПИЛОГ СЕДЬМОЙ. СТРОЕНИЕ РАДУГИ
Это было на холме Гева, к востоку от Сафеда в середине первого зимнего месяца, при закате дня. Стена влажной тучи прошла над долиной верхнего Иордана и встала перед Хермоном высокой преградой. Тогда на ней возникла радуга, которая левым рогом опиралась в землю долины, а правым — в мост дочерей Иакова. Сперва мутная, она сверкала все ярче по мере того, как туча перед Хермоном становилась плотнее и опускалось солнце. Это было видно с вершины холма, и солнце обходило лучами его склоны, поэтому радуга была более чем в полукруг, а основания ее рогов сближались оттого, что солнце уходило все ниже к застывшим в легком тумане волнам возвышений Галилеи, скрывавшим море на западе. Чем ближе радуга строилась в круг, тем напряженнее сияли струны ее оперенья, и вот уже слышно было строение звуков ее сияния. Звучала квинта красного и синего, разделенная между ними желтым на две терции. В это трезвучие был вплетен другой аккорд: фиолетово-оранжевая квинта с зеленым источником терций посередине.
