Перед солнцем в пятницу - Альбина Гумерова
Ольга хотела больше времени проводить с собственной дочерью, сблизиться с ней, но Галя мать свою сторонилась. Тогда женщина придумала совместно учить уроки: заставляла Софью вслух читать, например, параграф из учебника истории. Затем задавала вопросы, на которые по очереди отвечали то Галя, то Софья.
Обе девочки не желали подолгу общаться со своими матерями. Ляйсан устала от родителей и теперь, когда девятый этаж временно поселился у них на втором, и ее матерью занялась другая женщина, – девочка задышала, расцвела сердцем, и сон ее стал глубок. Они с Галей спали вместе. Ляйсан предлагала ей лечь на кровать Ленара, но Галя боялась и даже фотографию мальчика попросила из комнаты убрать.
Как только наступала ночь, мать, что потеряла сына, вновь принималась лить слезы.
– Думаешь, твой сын рад был бы видеть тебя такую? Как ты своими руками разрушаешь семью? Теряешь дочь! Я свою – потеряла. Она хотела сигануть из окна, а я даже не знаю почему! Нет, я знаю! Твой муж задушил кота у ней на глазах! Твой муж задушил! Она не хочет идти ко мне, закрывается в комнате с твоей дочерью, сидит там, меня и знать не желает! А я тут с тобой, с идиоткой, вожусь. Уговариваю тебя жить! А ты только тянешь и тянешь из меня, тянешь и тянешь! Ну представь, что твой сын в будущем много горя бы вам принес! Наркоманом бы стал, всю квартиру разворовал! Или маньяком-убийцей. А бог забрал его к себе, чтоб всего этого не случилось!
– Нет-нет-нет! – задыхалась Софья.
– Ты же по-хорошему не понимаешь! Тогда думай, что именно так и было бы!
На девятом этаже мужикам жилось спокойно. Они почти не общались друг с другом, Бахрам спал в комнате Гали. Питались мужики раздельно. Петром Сергеевичем было дано обещание – самому не ходить и во что бы то ни стало не пускать Бахрама на второй этаж.
Первые несколько дней Бахрам рвался назад, к себе на второй, полный безумного желания зачать нового ребенка, и Петру Сергеевичу приходилось удерживать его чуть ли не силой. Но вскоре отец Ляйсан присмирел и целыми днями тихо читал книги. За две недели не проронил ни слова, лишь подавал руку, приветствуя хозяина квартиры, когда тот возвращался с работы.
А однажды вечером нажарил котлет и купил много хлеба.
– Мне кажется порой, что он не умер, что мы нехорошо проверили…
– Ты что говоришь? Ведь приезжали, констатировали.
Петр Сергеевич дожевал котлету, встал из-за стола, открыл шкаф, достал оттуда бутылку коньяка.
Они выпили. Бахрам нарезал еще хлеба, хлеб щедро крошился. Мужики клали котлету меж двумя грубыми ломтями и жадно вкусывались в бутерброд. Чуть позже выпили еще. И еще. Отец Гали достал гитару и принялся плохо, но весело петь, отец Ляйсан, слушая, ронял слезы. И вдруг он, уже пьяный, расплакался так, что Петр испугался, не тронулся ли умом сосед. Мужик катался в истерике, рычал, стонал: «Улым! Ленар!» После похорон он только и делал, что бродил по двору, убивая себя мыслью, что не почувствовал, не вернулся в тот день пораньше. Ни одной слезы не проронил он со смерти сына, ни разу не напился даже…
Петр Сергеевич не посмел дотронуться до него, тихо отодвинулся в угол кухни вместе с гитарой и стулом, на котором сидел. Когда Бахрам немного успокоился, на кухне вновь бацнули струны. Они выпили еще и принялись орать матерные песни.
На следующий день отец Гали снял деньги, которые лежали на черный день, и мужики отправились в бордель. Темнокожая девушка извивалась перед ними на столе, Петр Сергеевич заплатил за то, чтобы его друг целых три часа провел с нею…
От нее Бахрам вышел помолодевшим, и в глазах его появился огонь.
– Я желаю строить дом, – заявил он. – У тебя есть деревня?
Рано утром они сели на электричку. Дачные участки печально стояли без хозяев. В некоторых домах окна были закрыты на зиму ставнями. Валялись под ногами гнилые, мертвые яблоки. Земля ждала, вожделела снега, устала лежать голой. Еле различим был тонкий стон ее, она звала небо, умоляя покрыть ее черную наготу. Земля желала стать невестой. И лежать невестой до самой весны.
Мужики вошли в студеный дом.
– Мы здесь лет пять не были.
– Кто жил?
– Мои родители. Но жена и мать не ладили, поэтому мы сюда редко приезжали. А в прошлом годуя их похоронил. Отца и мать.
Бахрам потоптался в комнатке, вышел и сел на крыльцо. Подумал вдруг, что земля напичкана людьми, каждый метр ее хоть раз да принял в себя человека или животное. И рождает плоды земля только поэтому: ложатся в нее одни, тлеют, ложатся другие… Люди питают ее. А дети и молодые – питают особо. Юностью, кровью своей, непрожитой жизнью.
– Продавать надо бы, пока дом совсем не развалился, да все руки не доходят заняться, – сказал Петр.
Бахрам заметил в углу веранды лопату, взял ее, отошел к забору и принялся вскапывать землю. Сердце его тут же возрадовалось.
Петр Сергеевич сходил в деревню, купил там мяса и молока, водки, картошки. А на лавке возле магазина нашел забытую кем-то изрядно потертую и вспухшую колоду карт, сунул себе в карман. Когда он вернулся, участок был уже на треть вскопан, а его друг сиял от усталости и голода. Они тут же выпили водки, мгновенно согрелись и повеселели. Откопали небольшую ямку, с трудом, но все же развели в ней костер, дождались углей и пожарили мясо.
Уже стемнело, а Петру Сергеевичу немалых усилий стоило уговорить друга поспешить на последнюю электричку. Хмельные, сытые, напитавшиеся сырой благодатью поздней осени, ехали мужики в полупустой электричке и весело резались в карты. А вернувшись домой глубокой ночью, они, словно дети, выпили густого деревенского молока и уснули каждый в своей постели.
Возвращаясь из школы, Ляйсан нашла на остановке влажную коробку
