Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина
– Холодно.
– Прыгай.
Я стала прыгать. Наконец дверь суда открылась, и на крыльцо вышел Валенок. Он был абсолютно белый, ни кровинки в лице. Вышел, аккуратно закрыл дверь, привалился спиной к стене и закрыл глаза. Екатерина Юрьевна не выдержала, рванула к нему по ступенькам, схватила за плечи, начала трясти и кричать страшным хриплым голосом Медузы Горгоны:
– Говори! Твою мать, говори! Что?
– По религиозным не прокатило. Кормилец.
Мама обняла его, прижала к себе. Она была меньше него головы на полторы, в бесформенной бурой шубе, так что казалось, будто медведица обнимает жирафа. Ее плечи тряслись, и она только часто-часто повторяла: «Господи, господи, господи, господи…» Тут на помощь Валенку кинулись бородачи, оттащили от него маму: «Кать, ну правда, ну что ты, ей-богу!» Начали хлопать его по спине, затем на лестницу взбежали и мы – прыгали, трясли его за волосы, за уши, целовали, обнимали, радовались.
– Какой ты молодец! Слушай, никто бы не смог! А ты сам, один и смог! Какой же ты умный!
– Свобода! – кричал Бранд, Ли тоже мурлыкал что-то победное.
– Ребята, пойдемте поедим? – предложил Викентий.
– А куда?
– Ну вон в пельменную.
И мы пошли. Честно говоря, есть особо не хотелось, но Викентий всем принес по тарелке с пельменями, вытащил из-под полы чекушку.
– Первый тост за свободу, ребят!
Мы подняли стаканы с соком. Чекушка пошла по рукам взрослых. Второй тост был за Валенком. Он поднял стакан, Викентий плеснул ему в сок водку – «символически, для разрядки». Валенок поморщился.
– Мама, я никогда, никогда не надел бы сапоги. Прости.
Лицо Екатерины Юрьевны при этих словах застыло. Валенок выпил. Потом начались разговоры про какие-то архивные карточки, собрания… В этом мы точно ничего не соображали. Каждый из бородачей то и дело подходил к Валенку, неуклюже приобнимал за плечи, теребил макушку… Тот тоже тыкался в них.
Мы переглянулись: пойдем отсюда?
– Ладно, Валенок, нам, короче, пора, там в букинистическом новый завоз. Я обещал Деве кое-что показать…
– Да и мне пора, – поддакнул Ли.
Мы вышли из пельменной.
– Ну что, на Петровку?
И мы поехали на Петровку, счастливые оттого, что Валенок свободен, что его любят так же, как любим его мы.
2
– Здравствуйте, можно Антона позвать?
На том конце провода слышен стук в дверь: «Там тебя».
– Алло.
– Привет.
– Привет.
– Ты как?
– Нормально.
– А можно к тебе приехать?
– Нет.
– Ты с ума сошел? Мы уже две недели не виделись. А когда можно будет?
– Не знаю.
– Пожалуйста! Я так соскучилась! Я все время думаю о тебе. А ты про меня думаешь?
– Да.
– Так почему мне к тебе нельзя?
– Мы заняты…
– Чем?
– Не скажу. Скажу потом.
– Ну что вы там такое делаете, что мне знать нельзя?
– Потом, не спрашивай.
– Ты не голодный?
– Нет.
– Здоров?
– Да.
– Почему так со мной разговариваешь?
– Как разговариваю?
– Как будто ты меня видеть не хочешь.
– Хочу, но я занят.
– Мне что, заплакать?
– Не надо.
– Просто я делать ничего не могу толком, ни есть, ни спать, и стихи не пишутся. Я только и думаю, где ты, что с тобой, как ты? Две недели. Это же космический срок. Так нельзя.
– Иногда нужно жертвовать личной жизнью.
– Ради чего?
– Ради искусства.
– Ради твоего искусства? Почему ты считаешь, что оно важнее? У меня без тебя ничего не клеится.
– Ну извини. Только не плачь.
– Хорошо.
– Не дуйся, пожалуйста. Я люблю тебя.
– Любишь?
– Да. Пожалуйста, не плачь, я тебе потом все расскажу.
– Когда?
– Не знаю. Потом.
– Через год?
– Нет, раньше.
– Через полгода?
– Прекрати… Ну ладно, мне пора уже.
– Пока.
– Пока.
Гудки.
3
С Бастарковым встречаться хотелось все меньше и меньше. Какой-то он был суетливый, норовил то пуговицы на куртке застегнуть, то прижаться, то по щеке погладить. Покупал мне дорогущие коктейли, все время предлагал вина. Кроме «Мальборо», я старалась у него ничего не брать. Даже не знаю почему. А ведь за все эти встречи мы прошли только семь текстов. Каждая запятая, каждая буква вызывала у него поток комментариев и вопросов. Как я себя чувствую? Как девочки начинают ощущать себя женщинами? Снятся ли мне эротические сны? Отвечать на эти вопросы вообще не хотелось, но он редактор, куда я денусь-то?
Чтобы избежать мучительной процедуры раздевания, я начала расстегивать пуговицы на выходе из метро, а как только он попытался ко мне прикоснуться, чтобы «помочь», сразу вылетела из рукавов.
– Какая ты сегодня быстрая, Сашенька…
И все равно схватил за плечо и потащил за столик, где мы обычно работаем.
– У меня для тебя хорошие новости. Сегодня опять говорил с главным редактором, ты должна это оценить. Я дрался буквально за каждое стихотворение. И вот четыре верлибра удалось отстоять, а с пятым мы с тобой уже поработали, так что можешь сказать мне спасибо.
– Спасибо.
Бастарков подозвал официантку.
– Какой коктейль?
– Кофе.
– Дорогая, кофе и… Можно кофе и шампанское для меня?
Официантка криво усмехнулась и уплелась к бару. Бастарков принялся раскладывать мои стихи на столе.
– Ну что, Сашенька, с чего начнем? С верлибра? Или попробуем посидеть над рифмами?
– Как хотите.
Пришла официантка. Бастарков взял в руку бокал шампанского и принялся рассматривать меня сквозь него.
– Тогда давай к верлибру. Вот ты тут пишешь про ожидание возлюбленного, вот буквально в первой строке, вот это ощущение, о котором ты пишешь, что ты прижата магнитом, насколько оно точное?
– Точное.
– А можешь еще точнее? Давай пойдем от физиологии. Какие части тела ты ощущаешь как придавленные?
– Все.
Он снова посмотрел на меня сквозь бокал шампанского.
– Просто многие описывают это чувство как радостное, как вот, например, пузырьки, которые поднимаются в этом бокале…
– Не знаю, не пила.
– А что ты пила?
– Портвейн «Агдам».
– Хм… Так вот, давай продолжим рассуждение. Я как редактор посоветовал бы тебе облегчить эту цепочку ассоциаций, поднять образ… Все-таки в первый раз у влюбленной девушки это состояние должно чувствоваться радостнее, что ли… Подумай, может быть, она фантазирует о возлюбленном? Ты когда-нибудь фантазировала?
– О чем?
– О возлюбленном.
– Да.
– Как? Что ты себе представляешь? Как он за тобой ухаживает?
– Да.
– А может быть, какие-то более глубокие фантазии? Как он тебе волосы со лба отодвигает? Ласкает? Ты когда-нибудь просыпалась от волнения?
Вот пристал.
– Может быть. Не помню.
– Не смотри на меня так, я начну стесняться.
Бастарков наклонился и прижал к столу мою руку.
– Мне надо сказать тебе одну важную вещь. Я думаю, что мы оба с этим согласны. Твои стихи… Я так сильно их принял… Я так пережил это все… В некотором
