Перед солнцем в пятницу - Альбина Гумерова
– Я своего назову Барсик, – сказала Галя, – в память о моем первом Барсике.
Так они разделили котят, у каждой женщины имелся теперь свой питомец. Пока девочки были в школе, а Ольга на работе, Софья выпускала котят порезвиться и любовалась ими. Сама не заметила, как однажды после подогрева молока котятам впервые за долгое время сварила рисовой каши и для девочек. Вышло вкусно, как раньше, при сыне. Не сожгла. А еще через пару дней она выбралась из своей пижамы, надела платье всем на радость.
Вечерами матери и дочери нянчили котят. Чистили им уши, выводили блох, общались, шутили, смеялись – так они и сближались. Галя уже разрешала матери приобнять себя, но первая к ней не шла. Ее мать надеялась, что им все же удастся сблизиться. И она впервые в жизни тосковала по мужу.
Но уговор есть уговор. Они условились, что пока не выпадет первый снег, даже если увидят друг друга во дворе, как чужие пройдут мимо. Супруги и не сталкивались. Лишь однажды Ольга, приближаясь к дому, увидела, как у подъезда муж ее роется в карманах, ища ключи. И, не найдя, звонит в квартиру. Дверь пронзительно пищит, он входит. Ей показалось, что пищит неприличное слово на двери и слово это – вся ее жизнь. В ту секунду она возненавидела себя до такой степени, что ей почудился зловонный запах, будто бы исходящий от нее. Ей не выбраться: время от времени к ней на склад будет спускаться тот, и, если не дать то, зачем он пришел, работы у нее больше не будет. А ее мужу не под силу прокормить семью, он за всю жизнь ни рубля не принял от студента. Не раз таскался на пересдачи, принципиальный…
Но не это сейчас беспокоило женщину. Она хотела ощутить тепло своего мужа. Прижаться к нему. Побыть с ним без Гали, вдвоем. И главное, сознаться в том, как предавала и предает их семью. Устала носить в себе похоть чужого мужика. Предоставлять ему свое тело. И очень хотелось ей быть избитой мужем за эту многолетнюю, такую собачью, никчемную связь. Ей казалось, что если муж ее простит и обнимет, она мгновенно очистится, как больная женщина исцелилась, едва коснувшись одежд Христа.
И она всем сердцем ждала снега, первого снега, чтобы прийти к мужу и признаться ему. И пусть бьет, на развод подает, квартиру сжигает, ее проклинает! Лишь бы стать чистой и обрести легкость в сердце. Софья казалась Ольге святой, ранимой, рядом с ней Ольга ощущала себя чудовищем. И единственное, что утешало ее в этой чужой квартире, – наблюдать, как с нею благодаря ее стараниям и ежевечернему общению возвращается к жизни женщина, что потеряла сына. Уже и каши варит, и котят смотрит, и платье надела, и с аппетитом ест. Спит пока тревожно, бредит, кричит, но если погладить ее по спине, успокаивается, порой даже улыбается во сне.
Приближался школьный праздник осени. Гале дали роль в спектакле, домашние учили с ней слова. Чувствуя скорую разлуку, все жительницы второго этажа уже не по комнатам разбредались, а собирались вечерами вместе, обычно на кухне. Софья шила для Гали костюм к спектаклю, Ольга стряпала что-то, старалась повкуснее и попраздничнее, Ляйсан читала за всех персонажей пьесы, Галя проговаривала свои слова, котята копошились здесь же, в тепле и любви. Это было тихое женское счастье, неповторимое, покойное, настоящее.
Квартира на девятом этаже поникла в осени да без женщин. В нее было грустно возвращаться и печально было в ней находиться. Пару раз Бахрам приводил туда дам, уставших от одиночества. Каждая из них хотела уснуть с ним рядом, а поутру накормить его вкусным завтраком, но он ночью вызывал им такси.
– Если еще раз бабу приведешь, комнатами поменяемся. Трахай ее в нашей спальне, а не у Гали в комнате, – разворчался Петр Сергеевич.
– Ай… – Бахрам с досадой махнул рукой. – Надо шлюху. Она хотя бы притворяется, что ей хорошо. – Он встал и добавил в чашку кипятка. – Или я разучился, к черту… А, плевать…
– Не те женщины.
– Точно.
Каждое утро он ездил на электричке на дачу, копал там землю, латал дом. Много старых гнилых досок оттуда вынес, прибрался на участке. Руки у него были что надо, он много лет пропадал в квартире, вместо того чтобы жить и работать на земле. С жадностью набросился он на дачу, которой у них никогда не было. К вечеру возвращался, долго стоял под горячим душем, отогреваясь… Затем они ужинали.
– Не пора по домам? Как считаешь? – спросил однажды Бахрам.
– Снега еще нет…
– А если он до января не выпадет? Помнишь, пару лет назад вроде. Декабрь, а ни снежинки и мороз минус двадцать. Мороз и голый асфальт.
Петру Сергеевичу нравилась унылая осенняя жизнь. Поздняя осень была его любимая пора. Он не любил ни солнца, ни лета, ни теплого ветра. А грязь, слякоть, дождь любил. Быть тихим, незаметным человеком. Не нести ни за кого ответственность. Ничего веселого в такой жизни нет, но именно такая жизнь была ему по душе. Жил бы один, занимался бы своей историей, ездил на конференции, и никакого утомляющего репетиторства! Его небольшой зарплаты ему бы хватало. Его женитьба не раз казалась ему ошибкой. От природы человек спокойный, он за годы супружеской жизни сделался нервным, нетерпимым, из-за куска мяса на родную дочь руку поднял! Пока жил без семьи, понял, что и сына-то он давно не хочет, а думал, что хотел, потому что мужики все, словно по цепной реакции, хотят сына.
Накануне школьного спектакля Галя заметно волновалась. Она померила костюм, все повторяла и повторяла слова роли, которые и без того знала хорошо. Ляйсан рисовала. Спать легли в половине десятого, чтобы Галя выспалась. Но ей не спалось. Она таращила глаза в темноту.
– Ляйсан, можно я на кровати Ленара полежу?
Ляйсан встала, они поменялись кроватями.
– Наконец-то я на своем месте! На
