Перед солнцем в пятницу - Альбина Гумерова
А Галя плакала. Ляйсан это услышала, тут же включила бра:
– Вот увидишь, спектакль пройдет чудесно! Я сяду в первом ряду и, если что, – подскажу тебе!
Ляйсан перепрыгнула на кровать к Гале, принялась обнимать ее, гладить по волосам, но скоро почувствовала, что плачет девочка не из-за спектакля.
– Обещай, что не расскажешь! Обещай! – требовала Галя. – Обещай, что не прогонишь! И не перестанешь любить!
– Обещаю. Рассказывай.
– Выключи свет.
И Галя, дрожа от ужаса и чувства вины, которое заживо сгрызало ее, рассказала Ляйсан, почему ее брат повесился.
Он был хулиганом, заводным, дерзким, но в душе добрым, ранимым мальчиком. Никто не задирал его, он и сам за словом в карман не лез и запросто мог навалять. Ленар и Галя учились в параллельных классах, но физкультура была у них общая. Как-то раз их поставили дежурными, Ленара и Галину. Все ушли переодеваться, а дежурные собирали мячи, сняли и сложили волейбольную сетку. Когда закончили, в раздевалках уже никого не осталось, а физрук ушел обедать. Галя пошла переодеваться в раздевалку девочек. Когда она сняла спортивную форму, к ней вошел Ленар. Закричать Галя боялась, Ленар потрогал ее везде где хотел, даже в трусики к ней залез, рукой. И радостный выбежал вон, размахивая своим ранцем.
На следующий урок Галя не пошла. А дня через два, когда Ленар уж и позабыл, верно, о том поступке, Галя подошла к нему на улице: «Я все рассказала полиции. Они сняли с меня твои отпечатки. Скоро тебя посадят в тюрьму». На это он лишь рассмеялся: «Ври побольше!»
Мерзко было у Гали на душе. Она подолгу мылась, рассматривала себя в зеркало… Ей было больно, обидно, что ее изнасиловали, и это осталось безнаказанным. Девочка считала, что ее именно изнасиловали… И через несколько дней она подкараулила Ленара возле школьной футбольной площадки и убедительно соврала ему: «Утром я встретила во дворе твоего отца. Он сказал: “Я убью этого мальчишку!”» Ленар сошел с лица и сделался белее мела.
Впервые за долгое время Галя вприпрыжку шла из школы, а не плелась. Уже возле дома она встретила деда-вонючку, который спешил по своим делам, а за ним семенили собаки. Девочка чувствовала себя отмщенной и принялась резвиться с собаками.
А тем же вечером перепуганный мальчик повесился у себя дома, написав на зеркале «Прости, я не хотел».
– Скажи, я еще девочка? Или уже нет? Девочка или нет? Он меня изнасиловал?!
Ляйсан хотелось оттолкнуть эту бестолочь и прижать к себе своего брата! Но, чтобы не ранить и без того измученного ребенка, она сдержалась. В окно спальни заглядывал желтый уличный фонарь. Тень дерева чудовищем чернела на стене.
– Ты – девочка, девочка, успокойся. Ты – девочка. Он ничего с тобой не сделал. Ничего не сделал, просто потрогал. Это – не изнасилование. Он просто потрогал! Ты – девочка! Девочка, девочка… – повторяла Ляйсан в неистовстве и прижимала к себе Галю. – Ты – девочка, ты – девочка. А он – мальчик! Самый обычный, самый обычный мальчик! А ты девочка! Господи! Господи!!!
Ляйсан упала в подушку и горько заплакала.
– Ты девочка, а он мальчик, ты девочка, а он мальчик, всего-то! Господи! Господи! Какие вы глупые, глупые, несчастные дети! – Она посмотрела на Галю. – Ты не виновата. И он не виноват.
– А кто виноват?
У Ляйсан невыносимо болело сердце. Она вся состарилась этой ночью.
– А кому было его «прости»? Мне или вашему папе?
– Наверное, маме…
3
Утром чуть свет Ольга вскочила с постели и бросилась к окну. Но – нет, земля по-прежнему местами чернела, местами желтела влажно-грязной листвой.
– Ты хочешь домой? – Софья приподняла голову от подушки.
– Я хочу к мужу.
Женщина вновь легла в кровать.
– А ты к своему хочешь?
– Честно?..
– Понятно…
Некоторое время они лежали молча. Обе понимали, что и дальше жить женским царством, душа в душу, сердце в сердце, не выйдет.
– Не будем огорчаться. Ведь мы с Галей зачем пришли сюда?
– Чтобы она из окна не бросилась.
– И чтобы ты к жизни вернулась. Сколько бы мы у вас ни жили, мы с Галей ближе не станем… Главное, – Ольга приподнялась на локте и погладила Софью по макушке, – ты начала выздоравливать. Мы тебя из лап смерти вырвали.
Они обнялись и лежали так, пока не услышали в кухне возню – девочки проснулись. Нужно было накормить их завтраком и потискать на дорожку теплых котят. Вскоре девочки, упаковав костюм Гали в несколько пакетов, ушли в школу.
– Я слушала погоду – завтра обещали снег… – сообщила Софья. – Вот бы как пару лет назад. Весь декабрь – мороз, без снега, по сухому асфальту в валенках ходила, помню… А Галя пригласила на спектакль отца?
– Не знаю. Надеюсь, он не придет. Если я его там увижу, не выдержу, брошусь к нему и буду горько плакать у него на груди. Начало в два. Не опоздай.
Мать Ляйсан покормила котят, поменяла им подстилку и решила, что пора приучать их к туалету. Долго она с ними возилась, увидев, который час, стала торопливо собираться в школу. И только хотела было уйти, как в дверь позвонили.
Женщина замерла на месте. У всех были свои ключи… Софья осторожно подкралась и посмотрела в глазок. По ту сторону стоял ее муж. Женщина отпрянула от двери. Звонок раздался вновь.
Мелкая дрожь охватила тело от мысли, что муж коснется ее. Она вдруг с ужасом подумала, что, возможно, вновь беременна от этого человека. Мужчина принялся стучать в дверь. Женщина надела пальто, сапоги, схватила берет и прошла на балкон.
Чуть ниже зеленела крыша бабы Дуни, щедро усыпанная окурками, листьями и прочим мусором. Софья осторожно ступила на нее. Присела у самого края на корточки, оперлась рукой и спрыгнула на землю. Встала, отряхнула руки, огляделась и скоренько пошла в сторону школы.
Бахрам все еще стоял у двери своей квартиры. Терпения не осталось на ожидание снега, хотелось сейчас, сию секунду взять жену и съездить с ней на могилу сына. Увериться, что жена не обвиняет его в чрезмерной строгости с детьми. Если она ему откроет, он непременно вновь будет счастлив, обретет легкое сердце и сможет жить дальше. Он ждал ее у двери, звонил, стучал…
А его жена шагала и думала, что впервые в жизни вышла из дома через окно – так, как не подобает взрослой женщине. Впервые сбежала от мужа, потому что не желает, чтобы он касался
