Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина
– Валенок, ты меня убиваешь.
– Ничего. В таком виде разошлем это по газетам. Черновик, считай, есть. Дома отредактирую и фамилии впишу. Ангел, потом я вернусь, и вам придется побегать.
– Я с удовольствием, – отозвалась я.
Ангел кивнул.
3
В марте огурцы я люблю больше, чем апельсины. Хочется чего-нибудь свежего. Кольке, наверное, тоже. Поэтому я сперла у матери один из двух огурцов, которые она где-то отхватила, и пошла с ним в больницу.
Колю уже перевели из реанимации в хирургию, а скоро ему предстояло отправиться в Кащенко. Кроме его койки в палате стояло еще штук пять других. Считалось, что это еще немного. Коля лежал под серым солдатским одеялом, заправленным в серые же больничные простыни. Руки его, забинтованные чуть не по подмышки, лежали вдоль тела, и лицо было такое же серое, как одеяла, и простыни, и стены, и небо за окном.
У изножья кровати в вечном карауле стоял Володя. Он стоял там уже который день. Не присаживался, не ел, не ходил в туалет, просто стоял. Лицо его застыло. Он не смотрел на Колю, смотрел ровно перед собой и держался за спинку кровати. Как говорила Нина, они никогда ни о чем не разговаривали все эти дни. Коля лежал, а Володя стоял. И Коля ни разу даже попить у Володи не попросил. Ни у кого не просил.
На кровати сидела Тамара Михайловна. Она вцепилась в Володину ногу и не выпускала ее ни на секунду. Цвета она стала такого же серокаменного. Тоже застыла, превратилась в гаргулью, которая уже никогда не разомкнет своих каменных объятий. И тут я со своим зеленым огурцом.
– Коль, привет! Как дела?
Нет ответа.
– Володя?
Тоже не отвечает.
– Сашенька, здравствуй.
– Тамара Михайловна, ну как тут?
– Ничего, ничего, все хорошо, хорошо, все хорошо. – Я протянула Тамаре Михайловне огурец, и она машинально его схватила. – Вот Володя скоро хорошо школу закончит, мы даже пойдем в университет поступать, на филологический. И потом, когда он поступит, у него тоже все будет хорошо. Он будет сдавать сессии и потом еще сессии и станет хорошим специалистом в области филологии. И потом Володя окончательно вырастет, и с ним никогда не произойдет никакого несчастного случая. Мы с ним договорились, он обещал.
– Коля, скажи хоть что-нибудь.
Коля ухом не повел.
– Тамара Михайловна, а с Колей-то как?
Я погладила Колю по голове. Коля посмотрел на меня недолго и опять отвел глаза. Никакого прогресса.
– Я тебе огурец принесла. Или апельсины больше любишь?
Коля не ответил.
– Сашенька, ты мне помоги, мне главное, чтобы Володю отсюда выпустили, – завела свою скороговорку Тамара Михайловна. Сколько сюда прихожу, она толкает одну и ту же телегу. – Он все никак уйти не может. Я ему говорю: как же… мы же не можем сюда каждый день ходить, а в школу кто будет ходить? У нас в этом году выпускной, мы никак не можем себе этого позволить. А он каждый день сюда приходит. Бабушка говорит, уже из школы звонили. Ругают его за прогулы. Я не могу его остановить, он вон какой большой. Все время меня сюда таскает, а в школу ходить надо… Пожалуйста… А то как он получит аттестат… А то экзамены в этом году, экзамены надо сдавать, чтобы поступить в университет, чтобы заниматься филологией, получить хороший диплом, образование…
И зашла на четвертый круг. Как будто им того ада, что без нее, недостаточно. Обсуждать при ней все остальное тоже нереально. А у меня было что сказать. Я села на другой стороне кровати. Колины руки я трогать боялась, поэтому положила свою руку ему на колено.
– Послушай, когда Катон сдавал Утику Цезарю, он позаботился обо всех жителях и убедился, что все, кто хочет покинуть город, его покинули. Порт был пуст. А дальше он позаботился обо всех своих клиентах, потому что он был великим гражданином Рима. А потом сделал то, что сделал. Так вот. Я считаю, Катон Утический неправ. Да, у него не было шансов выстоять против Цезаря, и он, конечно, погиб бы. – На слове «погиб» Тамара Михайловна еще сильнее вцепилась в ногу Володи, и тот едва слышно охнул. – Но рядом с ним были люди, которые считали его великим человеком и искренне любили его. Они готовы были отдать и отдали жизнь за него. Только уже без него, преданные им. Они остались без последнего утешения – в открытом бою с обнаженным мечом сражаться на стороне любимого человека против врага. Вот этого Катон их лишил.
Я посмотрела на Володю. Его глаза ожили.
– Поэтому мои симпатии не на стороне Катона. Так же, как и не на стороне Цветаевой, хочешь знать. Анна Андреевна была гораздо смелее и прошла все свои крестные муки. Цветаева спряталась в…
Володя не отрываясь смотрел на меня и захотел что-то сказать, но Тамара Михайловна, которая уже вросла в его ногу, дернулась, выронила огурец, и Володя опять застыл. Коля даже не посмотрел на меня. Просто отвернулся.
На выходе из палаты меня за штаны схватил мужик, который лежал на койке около стены.
– Эй, пс-с. Убери ее отсюда. Она всю палату достала. Ей-богу, скоро терпение кончится, и мы насильно ее отсюда выволокем.
4
У дверей СИЗО его ждали не только я, но еще куча народу. Журналисты наши и иностранные, несколько телевизионщиков. Все страдали от холода. Ко мне подошел мужик в кожаной куртке.
– Привет.
– Привет.
– Ты откуда?
– Я с «Щукинской».
– Да нет. Не в этом смысле. Из какого издания?
– Не из какого.
– А чего здесь торчишь?
– Ну так…
– Водки хочешь?
– Нет, спасибо, я не пью.
Мужик сделал жест, будто отдает честь, и пошел искать других собутыльников.
– А вы из какого? – крикнула я ему вслед.
– Из «Комсомолки».
Мужик пошел к оператору, который держал в руках здоровенную камеру.
– Парень, извини. У меня потом все не в фокусе будет.
– Мастерство же не пропьешь, – попытался уговорить мужик.
– Водка среди дня тяжелит.
В конце концов, он нашел себе компанию в лице усталого старичка с магнитофоном под мышкой.
– Когда же они выпустят? Обещали в час, а уже полтора торчим, – процедил оператор.
Еще через пятнадцать минут дверь открылась, оттуда вышел милиционер, за ним Антон, Митя и Гоша. А за их спиной стоял человек, с которым мы познакомились после суда над Валенком – Викентий. Журналисты бросились к ним. Я тоже начала махать им руками, но Антон сделал вид, будто со мной не знаком, а Викентий помахал в ответ. Журналисты напирали и сыпали вопросами.
– Что
