Камень небес - Валерий Викторович Дмитриевский
Виток ответил:
– Продам. Но…
– Давай без «но», – сказал Мигулин. – Забыл, как я тебе помогал? Что там было: полы, отопление, электрика… ещё что?
– Так ты же не свои деньги тратил, сам говорил – за счёт фирмы. А на фирму я после этого отработал – два сезона на бурении, да ещё зимой ездил.
Мигулин покачал головой.
– Опять у нас с тобой какое-то непонимание, – с сожалением сказал он. – Я же тогда мог ничего не делать. И ты до сих пор бы строился. А я тебе работу дал – раз, с домом помог – два, да и сейчас навстречу иду. Тебе же надо быстрее продать да уехать. А за свою цену – когда ты ещё продашь.
«Вот подлюка, как он языком-то работает, – с досадой подумал Виток. – Заговаривает зубы, будто цыганка на вокзале: очнёшься – и всё, денежки уплыли…» Была в Мишкиных словах какая-то иезуитская правота, на которую он почему-то не мог возразить. Вот ведь правильно всё говорит, но есть в этой правильности неуловимый изъян, а в чём он, трудно сказать словами…
– Давай так, – сказал Мигулин. – Увольнение я тебе подпишу сразу же, без двухнедельной отработки. За дом получишь… – Он сказал, сколько. – Это всего процентов на пятнадцать меньше, чем ты просишь. А почему меньше, я тебе объяснил. Так что через неделю максимум сможешь уехать. Пока бумаги на дом оформим, пока ты вещи соберёшь… Контейнер будешь заказывать?
– Буду, – сказал Виток.
– Контейнер я тебе оплачу, так и быть. Ну что? Годится?
Виток чувствовал, что снова, как бывало не раз, не находит причин, чтобы отказать Мишке. Умеет же он построить разговор так, чтобы ненавязчиво добиться нужного ему результата. Как это у него получается, Виток понять не мог. Хотелось, конечно, получить за дом свою цену, но больше никто даже торговаться не приходит, и сколько ещё ждать? А Мишка готов платить сразу, пусть и меньше. Он поэтому и покупает, чтобы выгадать подешевле, а не строит сыну новый… Виток поколебался и сказал:
– Ладно. Но за контейнер я уж сам заплачу.
– Как хочешь. Ну всё, завтра начнём оформлять сделку. Ещё благодарить меня будешь. А то бы долго ты продавал.
Он допил чай и ушёл. Виток сидел и не знал, радоваться или… Вот в этих комнатах, на этом дворе скоро будет хозяйничать кто-то другой. Поставит другую мебель, повесит другие занавески, перекрасит всё в другие колера, посадит у крыльца другие цветы, – если ещё посадит. И не будет его волновать то, что где-то здесь, в укромных уголках, притаились отзвуки Костиного лепетания, Маришкиных песен, ласковых Дашиных слов… Сколько трудов потратил Виток на свой дом, сколько счастливых дней провели они в нём все вместе! И дом тоже привык к ним, и неизвестно ещё, как он уживётся с новыми хозяевами…
Давно люди поняли, что дом – это не просто место, где они едят, спят и прячутся от врагов и диких зверей, от дождя и холода. Не зря ведь даже особое слово говорят, когда к себе возвращаются – не в дом, а домой. Да и дом называется так, пока живёт в нём рядом с людьми дух жилища – домовой. Покинут они дом – ему тоже надо уходить… Виток почти чувствовал, что в доме кто-то есть кроме него, что откуда-то из тишины, притаившейся у стен или замершей под столом, на него уставлен чей-то печальный, укоризненный взгляд, холодящий невыразимой грустью. Оставшись пустым, это будет здание, строение, сооружение – всё что угодно, только не дом.
Человек, не имеющий дома, одинок и несчастен. И пока Виток не приедет туда, где сейчас Даша и дети, он будет так же несчастен и одинок…
Да что теперь жалеть. Решил – значит, решил.
23
Ведь в этом мире у людей больше ничего не осталось… Только этот маленький родничок… Только сюда можно прийти, когда надеяться больше не на что… Неужели вы хотите этот родничок засыпать?
«Сталкер»
Быть каким-нибудь начальником, в очередной раз понял Виток, хорошо только лишь потому, что неизбежно возникает множество нужных связей. Кто-то считает за честь быть знакомым с тобой и будет выворачиваться наизнанку, рассчитывая в будущем на твоё содействие, с кем-то тебе самому лестно общаться накоротке, оказывая разные услуги и взамен получая покровительство. Раньше это называлось «блат» или «волосатая лапа», теперь – «крыша»… Вот и Мигулин позвонил туда-сюда, и с оформлением документов на продажу дома не пришлось подолгу таскаться по разным инстанциям, дело шло само собой. А пока готовились бумаги, Виток отправил контейнером узлы, коробки и ящики, в которые они с Дашей сложили всё, что хотели взять с собой. Мебель решили не брать, а всё, что нужно, купить потом на месте. Виток намеревался продать её вместе с домом, но Мишка сказал: зачем нам твои дрова, пристраивай куда-нибудь. И Виток бегал по посёлку и пристраивал. Выручил мало, больше так раздал, – что там можно было поиметь со старых столов да стульев? – а нового у них почти ничего и не было.
Закончив эти полезные дела, он напоследок наведался в контору. Все, кто ещё не разъехался «по полям», уже прознали о предстоящем банкротстве и опасались новых сокращений. Поэтому Виток, произнося прощальные речи, вместе с выражениями сожаления часто улавливал и тайную зависть: у тебя вот есть запасной аэродром, а нам-то куда деваться?.. Самым близким Виток обещал «отвальную», с прочими раскланивался так. Гришу Воловича и вообще всех членов мигулинского синедриона он своим вниманием обошёл.
Проценко Виток застал за обычным занятием: разложив на столе большие «портянки» карт из отчётов, он вглядывался в мозаику цветных пятен и пересекающих их линий и что-то записывал в толстой тетради.
– Эх, ребята, все вы разбегаетесь, – вздохнул Проценко. – С кем я-то останусь?
– Ну, что делать, Кириллыч, – тоже вздохнул Виток. – Такова селяви.
– Старики уходят, молодые не появляются, – посетовал Геннадий Кириллович. – У меня друг – профессор в политехе, я с ним иногда перезваниваюсь. Говорит, на факультете уже несколько лет большой недобор. Мало кто нынче в геологию идёт. Все хотят стать «белыми воротничками». Да и половина из тех, кто поступает, не собираются по профессии работать и просто до диплома высиживают – лишь бы не отчислили. А у нас конкурс был – шесть человек
