Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая
– Что ты говоришь, Нана? – возмутилась я. – Какую цель я преследую?
– Например, охмурить Дедова. Ох, не делай такое лицо! Тебя видели с ним в кино. И в кафе. Вы явно не тезисы майского съезда ВЛКСМ обсуждали.
– Послушай, это уже переходит…
– Знаешь, я тобой даже восхищаюсь. Не успела приехать, и уже на короткой ноге с секретарем райкома комсомола. В партию можно вступить без рекомендаций, и по служебной лестнице подняться, и из общаги съехать в отдельную квартиру. Молодец, Зоя!
– По какой служебной лестнице, Нана? Если бы при стационаре было неврологическое отделение, со временем я, возможно, смогла бы его возглавить, но…
– Чтобы сделать карьеру, не обязательно становиться завотделением. Для тебя, если хочешь знать, это даже мелко. Должность главврача тебе больше подходит. Вот куда ты метишь, да?
– Что? – спросила я, не веря своим ушам.
– В прошлый четверг тебя видели выходящей из флигеля Фаины Кузьминичны. Это было в тот день, когда произошел тот скандал на летучке. Что ты делала у нее дома? Втиралась в доверие? Шантажировала ее своей связью с Дедовым, чтобы она тебя не уволила?
Я настолько растерялась, что утратила дар речи.
Удивление – откуда Нана узнала, что я была у главврача, ведь не следила же она за мной – сменилось неприятным осознанием, что она знает обо мне больше, чем я предполагала до этой минуты. Разговор внезапно утратил статус безобидного выяснения отношений.
В темных глазах Наны сверкала ненависть. Она только хотела казаться подругой, кольнула меня неприятная мысль. Это она втиралась в доверие – в мое доверие, это она преследовала некую цель, а не я.
– Нана, ты говоришь такую ерунду, что мне жаль тратить на это время. Да у меня его и нет. Оставайся тут, если хочешь. А я пошла.
Подхватив медкарты, я направилась к двери.
– Бегство – лучший способ подтвердить худшие подозрения, – заметила Нана мне вслед.
Я вбежала на почту за десять минут до закрытия и встала в конец очереди. Мне повезло: сегодня на выдаче работала Олеся – безотказная, приветливая девушка, она часто задерживалась после восьми, если не успевала обслужить всех посетителей.
Я не знала наверняка, пришли ли уже письмо и бандероль от Инги. Должны были прийти, если я все рассчитала верно, но отправления из дальних городов часто задерживались. А у меня в запасе оставалось всего два дня.
Когда подошла моя очередь, Олеся ушла и долго не возвращалась, поэтому я успела примириться с мыслью, что придется вернуться завтра. Но когда Олеся наконец появилась из-за стеллажей, в руках у нее были конверт и небольшой сверток.
– Распишитесь в получении, Зоя Евгеньевна.
Я забрала письмо и бандероль, а потом, повинуясь импульсу, спросила:
– Можно мне заказать разговор с Лугой?
– С Лугой? – озадаченно переспросила Олеся. – А где это?
– В Ленинградской области.
– Ну хорошо. Только недолго. Мы вообще-то уже закрылись.
Оплатив три минуты и написав номер телефона на бланке, я прошла в дальний конец зала, где стояли телефонные кабинки с массивными застекленными дверями. Я одновременно и боялась, и надеялась, что тети Поли не окажется дома. Что я ей скажу? Зачем вообще я это затеяла? Может, отменить, пока не поздно?
– Луга, вторая кабинка!
Сняв трубку с аппарата, я прижала ее к уху.
– Алло, тетя Поля?
– Зоя? – донесся до меня далекий, искаженный помехами голос. – Зоенька, это ты?
– Да.
– Ты в Таензе[16]? Я правильно расслышала? Тут такие помехи…
Я хотела поправить тетю Полю, но интуитивно сделала прямо противоположное.
– Да, правильно.
– Что ты там делаешь?
– Работаю невропатологом в поликлинике.
– Ты с ума сошла? Почему уехала? Почему не оставила отцу адрес? И меня обманула, сказала, едешь в командировку, а сама сбежала. И почему ты не сказала, что развелась?
– Тетя Поля, мне очень жаль! Если бы я вам сказала, вы бы… в общем, это сложно объяснить. – Я сжала трубку до боли в пальцах, словно это могло помочь выдержать нелегкий разговор. – Со мной всё в порядке, правда.
– Когда ты вернешься?
– Не знаю.
– Тебе нужно… – Тетя Поля что-то сказала, но я не расслышала.
– Что? Плохо слышно.
– Говорю, отец должен знать, где ты!
– Как вы сами? Как дядя Олег?
– У нас всё хорошо. Зоя, ты не должна так поступать. Пожалуйста, детка, поз…
Нас разъединили: время кончилось. Я этому малодушно обрадовалась. Этот разговор оказался мучителен для нас обеих.
Выйдя из кабинки, я направилась к выходу.
– Зоя Евгеньевна, вы забыли!
Олеся протянула мне письмо и сверток, которые я оставила на стойке выдачи. Я не глядя запихнула их в сумку и вышла на улицу, смаргивая слезы.
Я успела забыть, насколько тети-Полин голос похож на мамин. Даже помехи на телефонной линии и разделяющие нас тысячи километров не исказили эту схожесть. Общаясь с тетей Полей регулярно, я к этому привыкла, но теперь, спустя полтора месяца «тишины в радиоэфире», воспоминания вернулись; усиленные чувством вины, они разбередили едва затянувшуюся рану, и я задыхалась от боли, быстро шагая по мокрому от дождя тротуару.
В своей комнате я развернула несколько слоев упаковочной бумаги, перевязанной шпагатом и проштемпелеванной сургучом, и извлекла книгу Диккенса на английском языке. Это было отлично сохранившееся издание 1955 года, с цветными иллюстрациями, проложенными пергаментом, и кремового цвета страницами. В книгу вошли два наиболее известных диккенсовских романа: «Дэвид Копперфилд» и «Большие надежды». Это был мой подарок Вахидову на день рождения.
Я надеялась, книга ему понравится.
«Привет, покорительница Сибири!
Как только получила твою телеграмму, сразу побежала в «Старую книгу» на Невском – видишь, Зойка моя ненаглядная, как я тебя люблю? Признавайся, на кой таежный леший тебе понадобился Диккенс в подлиннике, да еще срочно? Лесорубы не болеют, поэтому у тебя столько свободного времени, что ты решила подтянуть свой английский? Ха-ха, шучу. Наверняка это подарок какому-нибудь интеллектуалу, которого занесло в вашу глухомань тем же ветром, что и тебя. Угадала? Ладно, перехожу к новостям. Точнее, к одной новости, зато какой! Миша сделал-таки мне предложение. Я, конечно, взяла время на раздумья, не могла же я сразу согласиться. Тем более он весьма кстати улетел в очередную командировку, но завтра возвращается и, чует мое сердце, прямо с аэродрома явится за ответом. Боюсь, придется ответить согласием, иначе он прибьет меня, как Ромео –