Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

грипп, но врача вызывать не стал, поскольку и так находился на больничном из-за обострения ревматизма. Накануне открылась рвота, появились судороги в конечностях и двоение в глазах, а утром, после очередной бессонной ночи, Соболев почувствовал вначале покалывание, а затем онемение в шее и в мышцах. Дойти до соседей, чтобы вызвать скорую, он не мог. По его словам, в течение дня он то терял сознание, то ненадолго приходил в себя. Вечером к Соболеву зашел сын, обеспокоенный тем, что накануне отец не пришел на день рождения внука и не давал о себе знать. Мужчина вызвал скорую и сопроводил отца в стационар. Соболев-старший смог путано рассказать, что с ним произошло, после чего отключился.

Я надела стетоскоп и прослушала пациента, зафиксировав умеренную брадикардию[17]. Мышцы верхней части туловища, особенно шеи, находились в крайней степени ригидности. По очереди приподняв веки Соболева, я указала Мартынюку на покрасневшую конъюнктиву глаз. Он кивнул:

– Следствие высокой температуры, я полагаю. Он поступил с тридцать девять и семь.

– Артериальное давление?

– Сто пять на пятьдесят, хотя вообще-то он гипертоник, я успел просмотреть его медкарту.

Я мысленно похвалила Мартынюка за сообразительность и заодно порадовалась, что приемный покой и картотека амбулатории находятся в одном здании, на одном этаже. При необходимости можно срочно посмотреть карту поступившего по скорой, если больной поступил не в сознании или без сопровождающих.

– Ваше мнение, Зоя Евгеньевна?

– А ваше?

– Менингит? – с оттенком сомнения, созвучным моему, предположил Мартынюк.

– Не думаю. – Я покачала головой. – Соболев не упоминал о чем-то, не относящемся прямо к его состоянию? Возможно, что-то предшествовало заболеванию?

– Он – нет, но Мостовой, неделю назад назначивший лечение в связи с ревматизмом, отметил в карте, что Соболев на приеме пожаловался на укус клеща, предположив, что именно это вызвало обострение ревматизма, хотя между этими событиями не может быть связи.

– Укус клеща? – быстро спросила я. – Когда это случилось?

– Двадцать четвертого или двадцать пятого августа.

Я быстро подсчитала в уме.

– Шестнадцать дней… Все сходится. У Соболева клещевой энцефалит. Притом самая неприятная его разновидность – полиомиелитическая.

– Вы предполагаете, что…

– Не предполагаю, а практически уверена! Инкубационный период составляет до четырнадцати дней, первые симптомы проявились три дня назад. Ригидность мышц, судороги и парестезии, плюс к этому – гиперемия глаз, брадикардия, одышка… Если не начать срочное лечение, может наступить паралич центральной нервной системы.

– Как везти его в Богучаны в таком состоянии?

– Об этом не может быть речи. Нужно начинать лечение прямо сейчас. Чем быстрее мы начнем вводить гомологичный гамма-глобулин, тем больше шансов на благоприятный исход. Но действовать вслепую мы не можем, необходим серологический анализ. Вы взяли кровь?

– Конечно. Но ее доставят в Богучанскую больницу только утром, плюс время на проведение исследования. Результат мы узнаем только послезавтра.

– Это недопустимо поздно. Когда уже у нас будет своя лаборатория?

Мартынюк промолчал: ответ не требовался.

– Школа-интернат! – осенило меня. – Ваша девушка, Людмила, там работает.

– При чем тут Людмила?

– У них есть своя лаборатория. Можно сделать анализ там. Если вы отнесете пробирку…

– Вы понимаете, что говорите? – изумленно перебил Мартынюк. – Предлагаете отнести зараженную энцефалитом кровь в интернат, где живут дети-инвалиды?

– При соблюдении мер предосторожности этот анализ ничем не отличается от обычного клинического. Зато он позволит нам выгадать целые сутки. Вам всего-то нужно отнести пробирку Людмиле, не прямо сейчас, разумеется, а утром, когда лаборантка заступит…

– Ничего я не понесу! – взорвался Мартынюк.

– Но…

– Доктор Завьялова, разговор окончен.

Я готова была его убить. Упускать такую возможность! Ну почему Мартынюк такой упертый? Формально, конечно, он был прав, мы не могли использовать детскую лабораторию для своих нужд. Если об этом станет известно, достанется и Мартынюку, и Людмиле, и лаборантке. С другой стороны, почему об этом должно стать известно? Мы бы использовали результат анализа неофициально, только чтобы убедиться в правильности диагноза, а для официального заключения дождались бы отчета из ЦРБ. Я была на девяносто девять процентов уверена, что у Соболева энцефалит, однако оставался один процент на то, что у него схожее по симптоматике заболевание; исключить эту вероятность мог только серологический анализ. Ситуация усложнялась тем, что в нашем штате отсутствовал инфекционист. Вот так совершенно неожиданно мы столкнулись с проблемой, о которой я недавно предупреждала Фаину Кузьминичну.

Вспомнив разговор с главврачом, я вспомнила и нечто важное, о чем мы говорили в тот вечер. В Абанском районе эпидемия энцефалита. Что, если случай с Соболевым – не единственный и за ним последуют другие? Конечно, это могло быть совпадением, но тот факт, что Соболева за две недели до болезни укусил клещ, говорил о том, что мы ни в коем случае не должны приуменьшать значимость подобного совпадения.

Состояние Соболева удалось стабилизировать. Когда я сняла спецодежду и кинула ее в бак для грязного белья, часы показывали без пяти минут полночь. За это время Мартынюк успел принять четырех неотложных пациентов, двоим из которых потребовалось наложение гипса, и еще одному – зашивание рваной раны. Создавалось впечатление, что жизнь в Таёжном с наступлением ночи не затихает, а, наоборот, начинает бурлить, словно в салуне на Диком Западе. Однако все эти случаи оказались бытовыми, хотя, как я подозревала, произошли не без участия горячительных напитков. Хотя с пьянством в Таёжном всячески боролись (в том числе при помощи комендантского часа на продажу спиртных напитков), оно имело место, и это порой приводило к неприятным последствиям.

Я решила не уходить домой в течение часа, чтобы убедиться, что состояние Соболева остается стабильным. Хотя у меня слипались глаза, лучше было совсем не ложиться, чем оказаться поднятой с постели вскоре после засыпания. Я попросила Свету заварить чай покрепче и устроилась на топчане в смотровом кабинете, приспособленном под комнату отдыха дежурного медперсонала, куда вскоре, наложив очередной гипс, пришел Мартынюк.

– Ну и ночка, да? – сказал он, стягивая маску и садясь в продавленное кресло.

– Разве у вас не все ночные дежурства такие?

– Обычно более спокойные. Хотя бывают исключения. – Мартынюк помолчал. – Слушайте, я не хотел на вас кричать. Извините, что вышел из себя.

– Ничего. Я уже привыкла, что действую на вас как красная тряпка на быка.

– И все-таки, согласитесь, эта ваша идея с анализом…

– Игорь Михайлович, не начинайте снова. Я все равно останусь при своем мнении.

– Я только хотел сказать, что отказался не из вредности, как вы могли подумать. Если мы один раз нарушим правила, то рано или поздно сделаем это снова. Об этом узнают другие врачи и тоже захотят воспользоваться лабораторией при интернате, и у