Город М - Александра Натарова

– Я на втором живу, – сказал мальчик. – Сейчас надо Глашу позвать – она поможет донести.

– Ты очень смелый, – улыбнулся мужчина. Он отпустил веревку санок. – Ты проживешь долгую счастливую жизнь.

– Думаете, это когда-нибудь закончится? – посмотрел на мужчину мальчик.

– Точно закончится. Скоро. Обещаю.

– Откуда вы знаете?

– Я просто знаю. И верю. И ты не прекращай верить. Вот.

Мужчина достал из кармана пальто два темно-синих прямоугольника.

– Для тебя и для Глаши.

Мальчик чуть не вскрикнул, в последний момент зажав рот рукой. Он во все глаза смотрел на конфеты, на фантике которых был белый медведь.

– Даже в самое тяжелое время нельзя отчаиваться, – улыбнулся мужчина и вложил конфеты в руку мальчика. – Всегда это помни. Договорились?

– Вы волшебник? – прошептал мальчик.

– Нет, – улыбнулся мужчина. – Я…

Раздался оглушительный грохот.

Леша подскочил на диване. И чуть не упал с него, когда грохот повторился – за окном гремел гром. Гроза! Зимой? Леша метнулся к окну. Белесое Небо скалилось молниями, беспощадно заливая Город потоками снега. Поток был такой плотный, что Леша едва мог разглядеть огоньки окон соседних домов, хотя еще вчера все было видно как на ладони. В белом безумии мелькнули темные силуэты – птицы. Краи? Фоци? Леша не успел разобрать – те быстро пропали в буране.

Терзаемый дурным предчувствием, Леша отступил от окна.

25

Непогода гнала людей в метро. Замерзшие, злые, покрытые быстро тающей ледяной коркой, они стекали вниз по ступеням эскалаторов. Вместе с ними стекала коричневая грязь, чавкавшая под ногами до самых вагонов и внутри сливавшаяся в настоящее болото, в которое с остервенением рвалась заждавшаяся у платформы толпа. Ждать приходилось недолго – не дольше, чем всегда, поезда даже ходили с меньшим интервалом, однако толпа брала вагоны штурмом, будто крепость неприятеля. И тут же наталкивалась на сопротивление, не желавшее пустить людей с платформы в переполненный и без того вагон. Иван Николаевич с усталостью наблюдал за баталиями в дверях. Интервал рос, и в обычной ситуации Иван Николаевич бы уже прикрикнул на людей в вагонах по громкой связи и насильно закрыл двери. Но усталость и апатия, несколько недель подъедавшие его, сегодня вгрызлись с такой силой, что он мог только смотреть. Иван Николаевич чувствовал себя так, будто на него давит огромная бетонная плита. С трудом давалось все, даже элементарные движения – снять и повесить крутку на кресло, налить чай, подняться по лестнице.

– Давление низковатое, – покачала головой медсестра в депо, осматривавшая Ивана Николаевича перед сменой.

– Я кофе попью, – отозвался машинист.

Медсестра посмотрела на него со скепсисом. Но то ли давление было не таким уж низким, то ли на маршруте некому было работать, но уже через полчаса Иван Николаевич шел к своему составу.

– Ванечка! – окликнул его голос из полумрака.

Машинист присмотрелся – у боксов стоял дядя Ева. Вид у старика был встревоженный. Он подошел к Ивану Николаевичу, обернулся, будто боялся, что их подслушивают, и прошипел ему в лицо:

– Принцесса говорит, сегодня Городу особенно плохо. И на Путях сегодня опасно. Не надо ехать, Ванечка, не нужно.

– Дядя Ева, ну как не ехать? А работать кто будет?

Машинист попытался обойти старика, но тот не пустил его. Дядя Ева таращил глаза, в них читался неподдельный ужас.

– Беда грядет. Беда, – простонал он. – Не надо, Ванечка.

– Да это просто погода. Ну, бога ради, дядя Ева, опоздаю! – начавшему терять терпение машинисту все же удалось обогнуть старика.

Дядя Ева проводил Ивана Николаевича растерянным взглядом. Его губы беззвучно двигались, выпученные глаза не мигали.

– Обещаю, я буду осторожен, – смягчился Иван Николаевич и поспешил прочь, боясь, что дядя Ева снова попытается его задержать.

Но старик не сдвинулся с места. Остался стоять у боксов в одиночестве.

Иван Николаевич старался не думать об услышанном, но не получалось. В томительном ожидании на станции он снова и снова видел перед собой перепуганное лицо дяди Евы. Думал о том, что обстановка действительно располагала к еще какому-нибудь ужасному событию в довесок к недавнему взрыву. Думал о жене, которая должна была пойти на курсы профессиональной переподготовки. О Димке, в школе которого принципиально не захотели отменять занятия. И о странном мальчике, ночевавшем у них дома. Но все эти мысли перемешивались в гудевшей от усталости голове, превращались в единое притупленное чувство тревоги. Иван Николаевич смотрел в темноту тоннеля, простиравшегося перед ним, и ему мерещилось, будто она движется. Сползает со стен, отслаивается от рельсов и медленно ползет к нему. Он с равнодушием истощенного человека наблюдал за тем, как эта тьма приглушила свет фар, покрыла лобовое стекло кабины. Послышались невнятные голоса, шепоты, в которых утопала и ругань пассажиров, и грохот другого поезда, подъехавшего к станции по противоположному пути. Иван Николаевич отмахнулся от наваждения, рука упала на приборную панель. Но под пальцами оказался не холод металла и пластика, а черная вязкая жидкость, и в нее постепенно погрузилась вся ладонь.

– Поехали… – зашептали голоса. – Поехали, все уже сели. Поехали.

– Поехали?

Голову Ивана Николаевича будто погрузили в облако. Он плохо видел, еще хуже понимал, что происходит. Но руки сами собой легли на рычаги и кнопки.

– Поехали, – повинуясь воспаленному сознанию, согласился Иван Николаевич.

Где-то далеко щелкнула собравшаяся схема. Иван Николаевич на секунду задумался. Тут что-то не так. Разве может она собраться, если двери открыты? Но услужливая мысль усыпила бдительность – если собралась, значит, двери закрылись. Можно наконец ехать.

* * *

Раксакаль не узнавала родной дом. С тех пор как прогремел взрыв, Пути просто затопило Тенями, и число их с каждым днем продолжало расти.

Шушу едва справлялись, Барон сбился с ног в попытке организовать линию обороны, которая смещалась по мере того, как Тени проникали дальше. Обереги ломались настолько часто, что потеряшек не хватало – теперь шушу бегали за ними в Город и днем, и ночью, чтобы хоть как-то пополнять запасы. Отменились все дополнительные доставки – фоци сами добывали большую часть необходимого для своих лекарств, что, в свою очередь, усложняло им лечение раненых. За потеряшками для амулетов стали подниматься даже те, в чьи обязанности это не входило.

Сейчас за ними в числе прочих ушла Мать Раксакаль, оставив младших дочерей на Бабушку Розу. Впрочем, и та скоро стала ходить за потеряшками,