Земля под снегом - Эндрю Миллер

будет, когда придет время пожелать друг другу спокойной ночи и разойтись по разным концам коридора. Она закрыла глаза. Ребристые сиденья не годились для беременных женщин, но ехать недолго. В голове она вновь прокручивала фильм. Он раскрылся в ней, как один из тех «волшебных» цветков из сухой губки, что дети помещают в воду; кажущейся пустотой своей, круглым испуганным лицом актрисы (лицом, поняла она, сильно напоминающим ей Ритино), хитрецой, неуклюжестью, длинными диалогами ни о чем («Чем больше мы разговариваем, тем слова меньше значат») фильм обращался к ней сейчас с такой прямотой, какой она не знала с тех пор, как девочкой посмотрела пятнадцатиминутную хронику «Конец убийствам». Это было как слово на новом языке – имя состояния, которого она не могла бы испытать без слова, не усвоив его. Она с волнением открыла глаза. Все переменилось – машина, луна, лицо Эрика (теперь лицо актера). Она смотрела на него, видела его сосредоточенность (на дороге попадался лед), видела, как он хмурится в набегающую ночь. Можно просто сидеть тут, ничего не делать, ничего не говорить… но она больше не чувствовала неизбежности. Злости в эту минуту не было. Ни злости, ни страха, ни стыда, ни раны, которую надо лелеять, как придорожное святилище. А что взамен? Только это: дребезжание маленькой машины, шум печки, проблески света по сторонам дороги. Печаль, с которой можно ужиться. Некий новый интерес к себе самой.

4

В феврале снова снегопады. В ночь на пятое была метель, о которой синоптик по радио, чей голос раскачивался на волнах помех, сказал, что она худшая за зиму. Главный удар принял как раз юго-запад. Что было расчищено, освобождено (большей частью людьми с лопатами, серолицыми, диковинно веселыми), теперь опять погребено, завалено. Море вновь сковал лед. Ягнята рождались в снег и в нем умирали. Под осями угольных вагонов жгли костры, потому что уголь смерзался в неразбиваемое целое. В их деревне по дорогам стало не проехать – но можно было позвонить в Америку. Эрику из своего кабинета было слышно сейчас, что Вероника опять на проводе. Что у женщин за страсть к разговорам? Что за нужда истощить каждую тему, какая попадет на язык? Двоих мужчин – себя и Габби, к примеру, – представить за таким невозможно. Тем вечером у Габби, потом, после трех-четырех неизбежных вопросов и ответов, они сидели практически молча, читали медицинские журналы и слегка косели от его домашнего бренди. И в одном из этих журналов он увидел объявление, которое в эту минуту аккуратно вырезал очень острыми ножницами из своей врачебной сумки. Есть нечто под названием Британская антарктическая служба. На их базу на шельфовом леднике Бранта им нужен врач. Здесь же – фотография базы. Похоже на цепочку скаутских хижин. Приведен адрес в Кембридже, по которому можно написать, чтобы получить дальнейшую информацию. Ему показалось важным, что он увидел объявление в тот самый вечер после случившегося, после события, инцидента, того, что и сейчас ему трудно было как-либо назвать, потому что как это назовешь, когда школьник идет вокруг твоей машины и выбивает окна крикетной битой, а его папаша тем временем целится в тебя из лука? Знал ли Габби, интересно, про это объявление? Не нарочно ли положил этот журнал на верху стопки? Не исключено.

Они хотели, чтобы человек вступил в должность к антарктической зиме, к концу марта. Это, конечно, значило бы пропустить роды. И что? Да, пропустить первые месяцы жизни ребенка, но в первый год отец так и так не играет важной роли. Деньгами он ее обеспечит. Она может, если захочет, перебраться к родителям. Может и в Америку перебраться к сестре, к старине Моррису – вот уж кто настоящий кладезь скучного здравомыслия.

Это решение, он думал, не лишено элегантности. Верная нота. Если не считать полета в космос, самый полный уход со сцены из всех возможных. Неверный муж сделается там героем-полярником. Он окажется в обществе серьезных мужчин, трезвых, целеустремленных. Сообщество? Не этого ли он всегда искал? Он подумал, что его отец, если бы не отрекся от него напрочь, скорее всего, одобрил бы, счел бы правильным. А как Элисон воспримет? Чуть ли не ради этого одного стоит поехать. Фрэнк сообщит ей как шутку, она скажет: «О…» и отвернется, займется чем-нибудь пустым, и в голове у нее с лязгом, как бронзовые двери мавзолея, закроется ее жизнь. Впереди сорок лет с Фрэнком. Схождение в непривлекательность. И рано или поздно Фрэнк изменит ей, если еще не. Наверняка ведь чувствует, что имеет право.

Он положил ножницы и убрал объявление в ящик стола. Взгляд упал на коробочку, которую вручил ему для дочери Мартин Ли. Следовало бы уже, конечно, передать, но, раз она ее не ждет, то и не переживает из-за ее отсутствия. Он поднял крышечку, залез пальцами внутрь и достал волчок, который его заинтересовал, похожий на китайское яблочко, красный с зеленым, с полудюймовой деревянной ножкой. Тот самый, что может прыгнуть на эту ножку, хотя, как и предупредил его Мартин, надо было слегка потренироваться. Закрутишь его слишком тихо, и энергии не хватит, переусердствуешь – и он начнет двигаться хаотически, будет подскакивать и слетит со стола, потом доставай его в пыльном углу кабинета. Он расчистил на столе место, взял волчок за ножку, изготовился и запустил. Но почти тут же схватил его снова и, откинувшись на спинку стула, повернул голову. Голос Айрин. Что там такое? Задняя дверь? Потом и сам услышал стук, вышел в коридор и открыл.

– Добрый день, – сказал он. – Что-то случилось?

Билл начал объяснять. Он был в комбинезоне. Тяжело дышал, раскраснелся, глаза большие. Он не пытался скрыть, что испуган.

– Понятно, – сказал Эрик. – Всё, бегите обратно. Я возьму сумку и за вами.

Сумка была в кабинете. Он закрыл ее со щелчком, потом снова открыл и положил ножницы. Когда надевал в прихожей сапоги, появилась Айрин.

– Что произошло? – спросила она.

Он сказал ей; быстрее было ответить, чем не отвечать. Он потянулся за своим пальто, она за своим.

– Тебе-то зачем туда? – спросил он.

– Я тоже иду.

– Оставайся здесь, – сказал он.

– Она моя подруга.

– Там кошмар будет, – сказал он.

– Какая разница?

Она выдержала его взгляд. Это была та – и не совсем та – женщина, что в тот день, в тот теннисный уикенд, вошла под тень деревьев и нарочито удивилась, увидев его там. Он кивнул и схватил сумку, слегка недоумевая – что он потерял? И кого?