Крысиха - Гюнтер Грасс
Крысиха рассмеялась горько, словно ее тысячелетний опыт всплывал наружу: Послушай-ка, господин! Вечно одни и те же избитые фразы неисправимых уклонителей и примирителей. А мы видим все насквозь, слишком уж хорошо видим. Они будут хотеть все больше и больше. В конце концов нам достанутся лишь объедки. Нас посадят на голодный паек. Корыстолюбие, их алчность захлестнет нас. Таково человеческое в этих ниппелях. Покончим с этим! кричим мы, но не кончаем, а грыземся с нашим братом. На Волльвебергассе, возле Ярусной башни и за арсеналом произошли уличные бои, в сельской местности пока лишь незначительные столкновения.
И я увидел, как они разрывали друг друга в клочья. Вгрызались друг в друга до издыхания. Непреклонная острота крысиных зубов. Крысиха водила меня повсюду, где их спор переходил в драку. Несмотря на то что вокруг Острова складов строго соблюдалась дистанция, чтобы раздор крысиных народов остался скрытым от маниппелей, в центре города ничто не сдерживало враждующие партии. Группы крыс, тащившие початки кукурузы и неочищенные подсолнухи из арсенала, который, как и соседний театр, недавно стал складом, чтобы доставить этот урожай в качестве дани через Волльвебергассе, Ланггассе и Зеленые ворота на мост к Острову складов, были атакованы и вовлечены в схватки еще перед порталом арсенала ордами крыс, нападавшими с Йопенгассе. Понеся тяжелые потери и ослабев, лишь немногим транспортировочным группам примирителей удалось пробиться к мосту: маниппелям досталась скудная пища.
Я крикнул: Это скудная дань!
Крысиха: Все еще слишком много!
Я: В любом случае они испытывают нужду.
Поделом им! прокричала она. Только и делают, что жрут и спариваются, спариваются и жрут.
Остров складов выглядел перенаселенным. Хотя они без боя заняли прилегающий к Штродайху остров между Кильграбеном и Моттлау и нашли дополнительные помещения в бывшей насосной станции и на Бляйхофе, из всех люков и окон на крышах выглядывали взрослые уотсонкрики и их дети. Толпы на набережных и на Хмельне, как поляки называли улицу Хопфенгассе. Скопления перед мостами, особенно перед широким путепроводом Ленинградской улицы, которая прежде, как Грабен в предместье, ограничивала Рехтштадт. Они толпились повсюду, теперь изможденные и костлявые. Их изначальное скандинавское спокойствие, их шведско-социал-демократическая флегматичность сменилась нарастающим беспокойством, едва сдерживаемым стремлением к действию. И даже то, что разносилось над водой: на их хотя и шероховатом, но до сих пор уютном, задненёбном высмурфованном языке теперь извергались гортанные ругательства и угрозы.
А затем я и крысиха увидели, как они выстроились. Не то чтобы они вооружились, например, железными прутьями, которые легко выломать из подвальных окон: безоружные, они образовали ударный клин, который пробежал по мосту и через Зеленые ворота ворвался на Длинный рынок. За ним последовали колонны: белокурые, голубоглазые, крысиные головы смотрели вперед, словно слева и справа не нужно было ничего принимать во внимание, словно существовала только одна воля. Конечно, равноправно: женские и мужские особи уотсонкриков, не встречая сопротивления, заняли Длинный рынок до Мацкаушен-Гассе. Парными постами, состоящими из особей обоего пола, они расположились в пристройках к патрицианским домам, богатым остроконечными крышами. Невозмутимо, словно это их не касалось, они позволили крысиным кланам бежать из отмеченных зданий, а также из Артусхофа, служившего складом кукурузы, и из ратуши с высокими башнями, доставшейся им в качестве зернохранилища; в подвале ратуши хранились семена подсолнечника и сахарная свекла. Дальше они не продвинулись. Сразу за порталом ратуши, украшенным львами и ведущим по лестнице к Ланггассе, они перегородили переулок бетонными кадками, которые во времена человека, когда центр города был пешеходной зоной, предназначались для цветов. Кроме того, они мочились и испражнялись, оставляя новые метки.
Тишина после этого. Больше никаких резких движений. Они медленно во что-то вгрызались. Затем вокруг фонтана Нептуна, непринужденно и по-северному задумчиво, стояли сменяющиеся группы. Казалось, будто они размышляют над тем, как бы научить эту внушительную бронзовую статую, мускулистого обнаженного мужчину с трезубцем, новым водным забавам; некоторые из них дурашливо изображали из себя владыку морей.
Осторожно, сказала крысиха, надолго они на месте не останутся. Им этого недостаточно. На некоторое время, пока у них не появится новое потомство, они дадут нам передышку, но потом Ланггассе до ворот и до Ярусной башни будет их, затем – квартал от манежа до Анкершмидегассе. Может быть, они оставят нам пригород. Но весь Рехтштадт вокруг церкви Святой Марии они зачистят до самого Грабена в Альтштадте; нам останется лишь Старе Място, как поляки называли окрестности церкви Святой Катарины. Там, а также между Поггенпфуль и Фляйшергассе и в без того переполненном Нидерштадте, мы должны будем тесниться, пока не придется покинуть и эти районы. А потом, держу пари, крыс будут терпеть только как сельское население, которое от вислинских низин до кашубского нагорья под надзором должно будет пахать и пахать, чтобы у уотсонкриков было достаточно жратвы.
Когда я молча наблюдал за суетой между Островом складов и Длинным рынком и не без удовольствия видел, как несколько больших семейств из складов сельскохозяйственной кредитной кассы переезжали в патрицианские дома, богатые остроконечными крышами, таща с собой мебель, похожую на стулья и столы, крысиха торопливо, как будто желая отвлечь меня от дальнейших человеческих дел ниппелей, сказала: Между прочим, наш брат снова кочует. Мы снова получили приток сил из России. И недавно прибыли первые переселенцы из Индии. Они приносят интересные новости. Хотя Киева и Одессы как городов больше нет, говорят, что и там появились человекокрысы, добравшиеся туда пешком и по морю. Такие же новости с Малабарского берега. Даже если только половина этих сообщений верна, было бы неправильно от них просто отмахнуться. Во всяком случае, теперь мы знаем, что творится в других местах. Индийские маниппели якобы устроены так же, как наши, но вдобавок крылаты, да, крылаты, как ангелы; о русских говорят: у них четыре пары сосков, и они размножаются быстрее, чем наши шведы. Ах, воскликнула крысиха, разделались бы мы с ними сразу после их высадки, раз и навсегда, как поступили с русскими уотсонкриками, которые, как говорят, были грузинского происхождения. Среди развалин Одессы наш брат затравил их до смерти. Те, кто в Киеве, напротив, стали могущественными. Говорят, и это звучит невероятно, что это американская продукция, тайно ввезенная незадолго до конца времен человека: среди них есть довольно массивные, черные.
Все это наш господин Мацерат охотно переработал бы в видеофильм. Поэтому нельзя исключать, что его фирма в скором времени представит на предварительно произведенных кассетах чудесное выживание крысолюдей и их дальнейшее развитие; подобно тому, как Оскар предвидел до мельчайших кашубских деталей сто седьмой день рождения своей бабушки Анны Коляйчек: он произвел его с помощью фирмы Post Futurum и показал гостям, за исключением заключительной сцены.
Он знает, как поймать будущее. Снобистски он предвосхищает то, что грядет. Предчувствие, о котором говорил Блох, он воплощает в действие. Однако наш господин Мацерат должен все, не только себя и свою корректно одетую сомнительность, нет, все, что происходило, происходит и произойдет, уложить в исторический контекст, в том числе и участие крысолюдей в ходе постчеловеческой истории.
В его видеофильме, который, как было объявлено, будет выпущен большим тиражом и должен заполонить видеорынок, «Новая Ильзебилль» не спешит огибать полуостров Хель, чтобы взять курс на вход в Данцигскую гавань, напротив, обломки корабля должны подождать, пока те готы, которые более полутора тысяч лет назад по решению жребия были выселены, смогут отправиться в путь.
