Патент «АВ» - Лазарь Иосифович Лагин

– Во что это вы не верите, любезный господин Бамболи?

– Разве вы еще ничего не знаете?

– А в чем дело? Что-нибудь случилось?

– Разрешите мне к вам зайти. Лучше я вам скажу с глазу на глаз.

– Еще какая-нибудь неприятность?

– Лучше я вам скажу с глазу на глаз, – уклончиво повторил Бамболи. – Разрешите мне к вам заглянуть.

– Буду рад, – растерянно ответил Попф. – Прошу.

Через несколько минут смущенный и заметно перепуганный господин Бамболи, оглянувшись, не заметил ли его кто-нибудь из прохожих, быстро юркнул в раскрытую Попфом дверь.

– Я пришел заверить вас, доктор, что мы с женой не верим во всю эту чепуху, – сказал он, отдышавшись.

– В какую чепуху? – спросил Попф. – О какой чепухе вы говорите?

– Мы с женой не верим, что вы продали душу сатане, – сказал аптекарь. – Мы с женой считаем это чепухой.

На его длинных желтоватых щеках пятнами проступил бурый румянец, длинная дряблая шея чуть порозовела, непомерно длинные тонкие ноги заметно дрожали крупной нервной дрожью. Он был переполнен робкой гордостью нерешительного человека, который вдруг убедился, что он храбрее, нежели сам предполагал.

Бамболи действительно многим рисковал. Посещать слугу дьявола уже после того, как ему с церковного амвона официально объявлена война, решился бы далеко не всякий. Это пахло бойкотом и полным разорением. Но что мог поделать господин Бамболи, если он все же склонялся к мысли, что доктор Попф никакой не слуга сатаны, а просто настоящий и к тому же большой ученый. Должен бы был кто-нибудь навестить его и предупредить о надвигающейся катастрофе.

Все больше и больше распаляясь, господин Бамболи выложил перед Попфом свои соображения насчет подлой беседы доктора Лойза, насчет проповеди отца Франциска, насчет тех, кто усматривает вещее предзнаменование в скверной погоде, царившей в городе в день прибытия супругов Попф. Кто-то, оказывается, уже успел пустить слух, что неспроста доктор Попф брал за визиты плату крысами и что не случайно он ни разу не решился показаться в церкви за все время пребывания в городе, а вместо этого день и ночь возился в своей лаборатории, запершись от внешнего мира и не допуская туда даже собственную жену. Поговаривали, что не вредно было бы посмотреть, что это за лаборатория, в которую даже собственную жену опасно пускать.

Если бы с улицы, с ее асфальтированной мостовой и блестевшей никелем и лаком бензиновой колонкой, вдруг в комнату, шелестя перепончатыми крыльями, прилетел из далекой юрской эпохи отвратительный ящер птеродактиль, то и тогда бы доктор Попф не был потрясен более, нежели сейчас, когда он слушал бесхитростный рассказ Морга Бамболи. Это была та ужасающая, мучительно неправдоподобная правда, когда человек обычно щиплет себя за руку в надежде, что это только сон.

– …А в половине пятого отец Франциск повторит свою проповедь по радио, – поведал аптекарь в заключение и замолк.

Он ожидал вопросов, но Попф молчал. Облокотившись о стол и барабаня по нему пальцами, Попф думал, что же ему сейчас делать. Если бы против его изобретения выступали с возражениями научного порядка, можно было бы спорить по существу. Если бы против его эликсира выдвинули соображения морального, экономического, даже политического свойства, тоже можно было бы спорить. Но что делать, если в двадцатом веке, в культурном городе культурной страны ученого вдруг обвиняют в служении сатане?

Ясно было одно: ни в коем случае нельзя терять самообладания.

Он снова позвонил редактору газеты. На этот раз редактор оказался дома.

– Это говорит доктор Попф. Здравствуйте!

– Здравствуйте, доктор, – ответил редактор чрезвычайно кислым голосом.

– Я уже звонил сегодня, но вас не было дома, – сказал Попф.

– Я был в соборе, – многозначительно пояснил редактор. – По воскресеньям я в это время обычно посещаю мессу, как и все добрые христиане.

– Как бы нам с вами повидаться? – спросил Попф. – Я приготовил ответ доктору Лойзу, надо еще разок-другой напечатать объявления о прививках. Набежали и кое-какие другие вопросы…

Тут Попф сделал паузу, но редактор не торопился с ответом. Слышно было, как он молча попыхивает трубкой. Редактор был завзятый курильщик.

– Боюсь, – начал он наконец, – что в ближайшие две-три недели в газете будет очень трудно с местом. Минимум полосу у меня будут ежедневно забирать близнецы, больше полосы – рассказ Духовно-нравственного содержания. У меня запланировано напечатать целую серию таких рассказов. Во вторник у меня, кроме того, идет подробный отчет… – снова послышалось усиленное попыхивание, – …подробный отчет о сегодняшней проповеди нашего лучшего церковного оратора отца Франциска…

– Неужели она вам так понравилась? – едко спросил Попф.

– Дорогой доктор, – строго заметил редактор, – я лет на двадцать старше вас, родился и вырос в Бакбуке, свыше четверти века издаю здесь газету. Отец Франциск в некотором роде гордость нашего города.

– Значит, она вам так понравилась, эта отвратительная, изуверская проповедь?

– Милостивый государь, – сухо промолвил редактор, – надо мною нет никаких хозяев. Я независим и свободен в своей деятельности, и если я помещаю в своей газете какой-либо материал, значит я нахожу в этом известный смысл.

– И вы верите в черта, дьявола, сатану, и что я работаю в качестве его бакбукского контрагента, и что я ему продал свою душу?

– Я верю в то, во что верю, и никому не собираюсь в этом давать отчет.

– Ну, а если говорить начистоту? Ведь нас никто не слышит.

– Если говорить начистоту, любезнейший доктор, я бы на вашем месте лучше уехал. Мало разве городов в Аржантейе?

– Уезжать из-за какой-то нелепой проповеди?

– Уверяю вас, доктор, это было бы в высшей степени благоразумно.

– Ну хорошо, – сказал Попф, – места в газете не предвидится. А объявление для расклейки на улице вы мне можете напечатать?

– Весьма сожалею, доктор, но состояние моей типографии столь плачевно, что…

– Будьте здоровы, господин редактор! – перебил его Попф.

– Будьте здоровы, доктор! – обрадовался редактор и поспешно положил телефонную трубку.

– Итак, объявления придется напечатать на машинке, – сказал Попф аптекарю таким тоном, словно только этот вопрос его и беспокоил.

Господин Бамболи беспомощно глянул на доктора.

«Эх, милый мой доктор! – подумал он, горестно сжав свои тонкие синие губы. – При чем здесь машинка? Разве в объявлении сейчас дело? Если этот старый хорек, редактор, отказывается принимать заказ на объявление, значит, дело уже совсем плохо, так плохо, что дальше некуда. И думать сейчас надо совсем не о рекламе, а о том, как бы не получилось еще хуже».

Эти вполне логичные соображения он и выложил перед доктором. Тот выслушал его