Зигзаг удачи - Эмиль Вениаминович Брагинский

— Дома! — без запинки отвечал допрашиваемый. — Я рано лег спать.

Ячменев всегда чувствовал, когда люди врут и с неприязнью взглянул на Ростовского:

— Еще один вопрос. Скажите, пожалуйста, у покойного здесь, в академии, была, ну, как это лучше выразиться… пассия, что ли?

Ростовский оживился и сразу приобрел элегантность. Это было неприятно Ячменеву, на котором любой костюм висел мешком.

— Видите ли, дорогой мой, Сергей Иванович был, как мы говорим, большой ходок…

Ячменев поморщился. Он не терпел пошлости.

— Не так давно у нас появилось прелестное создание, — с видимой охотой распространялся главный хранитель, — некто Алла Григорьевна. Учительница литературы. Готовит у нас диссертацию. Это называется связь науки с производством. Сергей Иванович, как вы понимаете, с удовольствием согласился быть ее научным руководителем. Весьма любопытна тема диссертации: «Свободное время школьника и борьба с ним». Идея заключается в том, чтобы уберечь ребенка от тлетворного влияния улицы и родителей.

Ячменев внутренне содрогнулся, и они вошли в библиотеку, где Фомин все еще стоял на страже.

— В библиотеке ничего существенного не произошло! — с сожалением доложил Зиновий.

Ростовский нервно озирался по сторонам, ему явно было не по себе.

— Возьмите, пожалуйста, ваш билет в город Куйбышев, — равнодушным голосом предложил Ячменев.

Ростовский уставился на следователя, пытаясь что-нибудь прочесть в его непроницаемых глазах.

— Это не мой билет! — пролепетал, наконец, Кирилл Петрович.

— Тогда извините! — просто сказал Ячменев. — Вы мо жете идти.

И опять подумал про себя: «Я снова угадал. Это его билет. Что это со мной сегодня?» Ростовский выкатился прочь.

— Этот Ростовский, — веско заговорил Георгий Борисович, — не ночевал дома! Во-первых, он небрит, а такие бреются каждое утро! Во-вторых, билет в Куйбышев может принадлежать только ему, я это чувствую! А в-третьих, он ночевал на Казанском вокзале!

— Как вы это узнали? — хором вскричали помощники.

— От Ростовского пахнет Казанским вокзалом! — сказал следователь. Эту сногсшибательную деталь он сообщил без всякой рисовки. — Каждый вокзал пахнет по-своему. Я посвятил этому массу времени. Это мой конек. Казанский пахнет чарджуйской дыней, самаркандскими персиками, алма-атинскими яблоками и мешками. Курский вокзал тоже пахнет фруктами. Но следует различать аромат сред неазиатских и кавказских фруктов. На Курском пахнет виноградом «Изабелла», мандаринами, мимозой и курскими соловьями. Киевский вокзал заставляет вспомнить о вишне, о нежинских малосольных огурчиках, о деревенском сале и болгарских помидорах. Тогда как Рижский вокзал напоен ароматом копченой салаки и латвийской селедки!

— Ну, а Павелецкий? — робко спросил Шалыто, перед которым открылся доселе неведомый мир.

— Здесь астраханские арбузы и подмосковные грибы. Ведь самые грибные места по Павелецкой дороге. Но легче всего определить запах Ярославского вокзала. Он насквозь пропитан молоком. Белорусский же вокзал пахнет сложно: морожеными датскими курами, люстрами из ГДР и польскими яйцами. Ленинградский вокзал — вокзал интеллигентный. Он тонко, едва уловимо пахнет искусством и истерией.

— Ну, а Савеловский? — спросил Фомин, который знал, что в Москве девять вокзалов.

— С Савеловским плохо! — сокрушенно признал Ячменев. — Он не имеет специфического запаха. Именно поэтому возник проект о сносе Савеловского вокзала как бесполезного!

Ревностные помощники молчали, потрясенные замечательным носом своего наставника.

— Если от этого человека, — пришел в себя Фомин, имея в виду Ростовского, — несет Казанским вокзалом, значит, он тоже замешан в убийстве!

— Не торопитесь с выводами! — одернул прыткого Фомина Георгий Борисович. Он на секунду задумался, затем пошел к выходу и поманил помощников за собой. В коридоре он шепотом отдал Ивану важное приказание:

— Возьмите рукопись, положите в библиотеке на стол, выйдите, заприте дверь на ключ, а ключ спрячьте в карман. Пока меня не будет, пожалуйста, дежурьте в коридоре и никуда не отлучайтесь!

— А что делать мне? — ревниво спросил Фомин.

— Что вам делать, Зиновий? — растерялся Ячменев. — Я не знаю. Может быть, вы сами найдете себе занятие? У вас ведь есть уже собственный метод.

— Значит, вы даете мне полную свободу? — обрадовался Фомин.

— Полная свобода никогда не приводит к добру! — ухмыльнулся следователь. — Я вижу, вы хотите следить за Ростовским. Пожалуйста, тратьте время зря!

Фомин исчез, а Георгий Борисович направился в кабинет Зубарева.

В кабинете все говорило о незаурядной личности покойного. На шкафу стоял небольшой бюст Зубарева работы известного скульптора. На одной из стен рядом с изображением выдающихся педагогов висел портрет Зубарева работы известного живописца. А на письменном столе, под стеклом, лежал дружеский шарж на Зубарева работы известного карикатуриста. Книжный шкаф был уставлен сочинениями С. И. Зубарева, изданными на разных языках.

На старинной тумбочке возле письменного стола Ячменеву бросился в глаза альбом в сафьяновом переплете. Георгий Борисович взял альбом в руки и перелистал. На вклеенных фотографиях был запечатлен академик Зубарев в торжественные минуты: академик Зубарев и Чарльз Спенсер Чаплин, академик Зубарев и наследная принцесса Голландии, академик Зубарев и Пабло Пикассо, академик Зубарев и лауреат Нобелевской премии физик Нильс Бор, академик Зубарев и Майя Плисецкая, академик Зубарев и Софи Лорен, академик Зубарев и бык-рекордсмен Кузька.

От фотографий внимание Ячменева отвлекли голоса, которые раздались за стеной.

— Давайте поглядим некролог, Антон Сергеевич! — сказал бархатный баритон.

В детективных романах следователи часто и, разумеется, совершенно случайно подслушивают чужие разговоры. Это просто какой-то рок! На самом деле они не хотят подслушивать, это им глубоко противно. Но у них нет иного выхода.

— «Злодейское убийство вырвало из наших рядов…» — читал Антон.

— Минуточку… — перебил бархатный баритон. — Какое убийство? В наши дни академиков не убивают. Они умирают естественной смертью.

Ячменев уловил в интонации баритона легкую иронию.

— Давайте напишем, — предложил голос, по которому Ячменев узнал Ростовского, — трагически погиб на научном посту…

Баритон опять не согласился.

— Не надо будоражить общественное мнение. Пишите, Кирилл Петрович: наша наука понесла невозвратимую утрату. Скоропостижно скончался… нет-нет… есть лучше… Смерть безжалостно вырвала… из наших рядов… выдающегося ученого, академика Зубарева Сергея Ивановича…

— «Он родился, — снова читал Антон, — в 1911 году, в семье лесничего».

Хотя Ячменев не видел лица обладателя баритона, он через стенку почувствовал, что тот покривился:

— Какой еще лесничий? Где вообще находится лес?

— Как где? — не понял Антон. Но Ростовский был подогадливее.

— В деревне!

— Правильно, Кирилл Петрович, — насмешливо продолжал баритон. — Пишите… Родился в таком-то году в бедной крестьянской семье…

— Откуда вы знаете, что в бедной, Юрий Константинович? — возмутился Антон, который был слишком прямолинеен для такого тонкого дела.

Как видно, хозяин баритона Юрий Константинович обладал педагогическим тактом:

— Будет более типично — человек из бедной крестьянской семьи вырос до академика. И надо написать, что в детстве он батрачил… что там еще… пас скот…

— Возил навоз! — вставил Антон.