Обед, согревающий душу - Юн Ким Чжи

Выйдя к дороге, она двинулась в сторону улицы, которая вела к университету Сонгюнгван. Оказавшись на месте, она зашла в мотель, где жила вместе с малышкой. У стойки администратора никого не было. Чони подождала несколько минут, но хозяйка не появилась. Тогда девушка просто положила двести тысяч в окошко-полумесяц и вышла из мотеля. Наконец-то она почувствовала облегчение. Этим действием она утешала саму себя, ту, которая ничего не смогла ответить, когда хозяйка мотеля назвала ее нищенкой.

Улыбка заплясала на ее лице. Со спокойной душой Чони направилась на курсы. Рано убегающее за горизонт зимнее солнце окрасило Хэхвадон ярко-оранжевым закатным светом.

Бип-бип.

Сигнал клаксона грузовика прозвучал так мягко, словно Ынсок вложил в него всю свою искренность и уважение.

Чони обернулась.

— Чони!.. — раздалось из открывшегося окна.

— Здравствуйте.

— Сегодня суббота, а вы на занятия? Подбросить? Я уже закончил с доставкой.

Всего какие-то пара фраз, но Ынсок произносил их с паузами, словно каждое слово давалось ему с трудом.

— Нет, спасибо, — на удивление резко оборвала его Чони.

— Грузовик не такой неудобный, каким кажется. Садитесь. У меня тут мандаринки есть. — Сущенно улыбаясь, Ынсок продемонстрировал мандарин.

— Мне пешком гораздо удобнее. Езжайте.

— То… тогда! Может, как закончите… закончите занятия… То есть я хотел сказать, у меня тут еще один заказ на ночную доставку. Поэтому я еще вернусь на Хэхвадон. Может, мне вас обратно довезти? Я вас встре… То есть я просто все равно поеду сюда. Ох, что я несу…

Ынсок схватился за голову и нервно почесал ее.

— Все в порядке. Не нужно. Я лучше пройдусь.

— Может, вам стыдно? Если вы стыдитесь моей машины, тогда я возьму дру…

Уже уходящая Чони вдруг резко остановилась и обернулась.

— Если уж кого и стыдиться, так это меня, — словно разозлившись на что-то, прервала его Чони. — Вам-то чего переживать? Вы правда ничего не понимаете? Уезжайте.

От ее уходящей фигуры словно подуло ледяным ветром. Чони удалялась, тяжело дыша, будто боролась с подступившей яростью, а Ынсок продолжал смотреть ей вслед.

— Ох, неужели я и правда полный профан в отношениях?

Чони поднялась по ступенькам станции «Хондэ», вечно заполненной снующими туда-сюда людьми. С трудом она протиснулась наверх и повернула направо от метро. Сегодня она опять увидела ту пожилую пару. Они разбили неподалеку от станции палатку и продавали цветы. Едва Чони заметила маленькие бутоны нежно-розовых кустовых роз, что распустились на тонких веточках, как тут же подумала о Кымнам: «Бабушке бы понравилось…»

Не потратив на себя еще ни воны, Чони не задумываясь открыла кошелек. Стоило ей представить, как она ставит букетик рядом с кассой, а Кымнам целый день с улыбкой любуется им, и руки сами потянулись за деньгами.

Вскоре Чони, держа в руках букет маленьких розочек в прозрачной упаковочной бумаге, поднялась на второй этаж здания, где она училась делать маникюр. Перед началом урока Чони хорошенько размяла запястья и пальцы. Весь день она только и делала, что ухаживала за ребенком да занималась домашними делами, и ее уставшие руки теперь дрожали. Девушка сжала и разжала правую ладонь. Затем капнула на прозрачный искусственный ноготь белый, словно снег, лак и слегка размазала его кисточкой. После того как подобным образом она нанесла белый лак еще несколько раз, Чони открыла баночку лака с блестками. Она капнула немного на серебряную фольгу и обмакнула туда маленький спонж. Затем приложила спонж к искусственной ногтевой пластине, крепко прижала, и на поверхности ногтя появилась снежная равнина, посеребренная инеем, похожим на цветы.

— Получилось. Теперь можно будет сделать и бабуле, — с довольной улыбкой изрекла Чони.

Когда после урока она спускалась по лестнице, в душе шевельнулась слабая надежда, что внизу она наткнется на грузовик Ынсока. Но она прекрасно понимала, что надеяться на что-то в ее обстоятельствах — слишком большая роскошь. Поэтому Чони расправила плечи и в гордом одиночестве зашагала домой.

— Зачем ты будешь снова напрягаться? Ведь только вернулась домой после трудной учебы, — разворчалась Кымнам, однако, несмотря на это, Чони хватило десяти минут, чтобы все-таки усадить ее на диван.

Достаточно было сказать: «Сейчас это в моде!» — и Кымнам послушно соглашалась на эксперименты.

— Да кто будет разглядывать мои ногти на ногах? А впрочем… я же смотрю на них? А значит, все должно быть красиво. Вот гляну на педикюр — и сразу настроение поднимется!

— Вот-вот. Сейчас я насыплю красивого снега вам на ногти. А сверху россыпь серебристых снежинок!

У Чони горели глаза, и Кымнам довольно улыбнулась. А еще решила, что это удобный случай выпытать у девушки сокровенное.

— Только взгляну на цветы, что ты мне подарила, и уже чувствую себя счастливой. Если уж кто-то делает для тебя добро, нужно уметь принимать. Чтобы тот, кто подумал о тебе, не упал духом. Кстати! Говорят, на следующей неделе выпадет первый снег. Что планируешь делать в этот день?[49]

— Выпадет снег? Тогда мне бы хотелось с вами, бабуля, и с нашей Одри приготовить и съесть горячий удон[50].

— А кто сказал, что я этого хочу?! — расстроенно воскликнула Кымнам, которая надеялась услышать новости об Ынсоке.

— Ну чего вы? Давайте сварим удон с кимчхи. С тем, которое в прошлый раз заготовили.

— Она еще предлагает мне удон. И что это опять за «бабуля»? Говорила же, не люблю это слово!

— Извините. Хочу сказать «госпожа Чон», а изо рта все время вылетает «бабушка».

— Интересно, чем занимается наш мистер Доставщик… — будто бы невзначай произнесла Кымнам и посмотрела вдаль. — А выпадет снег, не за горами и Рождество…[51] Скорей бы он нашел себе невесту. Ынсок — хороший человек. К тому же такой приятной внешности, настоящий хэндсом гай![52] А голос у него — ну просто вандефул![53]

Чони молча продолжала наносить белый лак, но остановилась перед ногтем на мизинце, который, судя по виду, ранее несколько раз отслаивался.

— Этот ноготь почти совсем отпал?

— А, этот? Я тогда работала на производстве. Что за завод-то был?.. Вспомнила! Производил глиняные горшки. Один из них упал мне на ногу. До сих пор помню, как было больно. К тому же в тот раз меня наказали за то, что разбила горшок, и лишили месячной зарплаты. Я тогда даже родным денег не смогла отправить… Или нет? Может, это у меня еще с завода по изготовлению термометров? В общем, ноготь повредила давно, еще в молодости.

— Завод по изготовлению термометров?

При виде плотной, шершавой кожи на ногах Кымнам и ее засохшего, почти неживого ногтя Чони вдруг стало не по себе. Сердце закололо от жалости к этой женщине.

— А, нет же! Кажется, это случилось со мной лет в двенадцать. Когда я впервые приехала в Сеул и стала прислуживать кухаркой в Сонбукдоне[54]. В доме, где я работала, жила девочка моего возраста. Такая красавица, и личико белое! Не чета мне, загорелой девчонке из провинции Чхунчхондо[55]. Когда она, стоя перед мольбертом, водила мягкой кистью по холсту, то была так хороша собой, словно сама превращалась в произведение искусства. Тогда, глядя на нее, я твердо решила — стану художником!

— Вы мечтали рисовать картины?

— Да. Такое впечатление она на меня произвела. Она была для меня той самой Скарлетт О’Хара, моей Одри Хепберн. Поэтому однажды, всего один раз, я взяла потрогать ее кисточку. Тогда и случилось то ужасное происшествие.