Обед, согревающий душу - Юн Ким Чжи

Сжимая рис, она сворачивала кимпаб. Начинки не жалела: и тунец, и кимчхи, и сыр запихивала в таких количествах, что водоросли кое-где даже лопнули по бокам. Смазав туго набитые готовые колбаски кунжутным маслом, она нарезала их на узкие ломтики остро наточенным ножом. А сверху посыпала кунжутной солью.

В большой квадратной кастрюле из нержавеющей стали варился красный сладкий соус для ттокпокки. Кымнам погрузила в него нарезанный брусочками толстый и мягкий тток. А когда все, включая пулькоги, чапчхэ и яичный рулет, было готово, она открыла крышку рисоварки, и горячий пар заклубился над столом. Липкий белый рис получился блестящим и ароматным. Кымнам окунула лопатку в воду и круговыми движениями тщательно размешала его. Еда была готова, но Кымнам не чувствовала удовлетворения. Казалось, чего-то не хватает.

«Может, надо было и картофель заодно пожарить?»

Кымнам еще раз просмотрела ингредиенты, после чего все-таки нарезала и обжарила картофель на оливковом масле, подготовив еще одну закуску. Но прежде, чем сложить все в контейнеры, она еще несколько раз добавляла блюда, приготовив сначала жареный омук, а затем и закуску из сушеных кальмаров в остром соусе. Не в силах избавиться от беспокойства, она не раз заглянула под крышку, где варился сикхе, посмотреть, все ли с ним в порядке.

Выйдя в зал, Кымнам достала нарезанные еще вчера белые листы бумаги и серебряную фольгу. Пришло время писать записку, которую она аккуратно спрячет под рис. Но только вот что написать? Она думала об этом уже два дня, но так и не придумала прощальное послание. На самом деле, ей до сих пор не верилось, что она надолго оставляет свою работу. Что больше не будет приходить сюда каждый день.

Присев за маленький круглый стол, Кымнам взглянула за окно. Понемногу светало. Небосвод заливали фиолетовые, розовые и темно-синие краски.

Кымнам взяла ручку и аккуратно вывела на белой бумаге:

Тo[140]: Моим родным из «Изумительного ланча».

«Нет, если напишу просто to, будет не так сердечно. Лучше поменяю на dear»[141].

Мои диар родные из «Изумительного ланча».

Возможно, это мое последнее послание для вас. Прочитайте его внимательно.

Если задуматься о том, почему из всевозможных вариантов труда я выбрала готовить и продавать еду, то становится ясно: это потому, что я постоянно голодала. Чувство голода всюду следовало за мной… Поэтому теперь и лопатка для риса на моей кухне огромная, и обеды еле помещаются в контейнеры.

Я верю, что лечат не только мамины руки, но и хорошая еда. И я верю, что созданные мной блюда могут заставить вас и смеяться, и плакать, и даже снова воспрять духом. Я верю, что это и есть любовь.

Последние несколько дней я думаю вот о чем: жизнь — как цветок, сначала расцветает, а затем вянет. С увяданием все ясно, но я вдруг задумалась: а когда я вообще цвела? И что, если расцвет был не в какой-то миг… что, если я продолжала цвести все это время? Ярко, пышно.

Не забывай: ты цветешь каждое мгновение.

Текст получился такой длинный, что у меня даже задрожали руки. Буду заканчивать. Я просто хочу, чтобы твоя жизнь была наполнена любовью. Вот и все. А мне пора отправляться в длинное путешествие. Хочу и свою жизнь до краев наполнить любовью. Я даже купила самый большой чемодан. А больничный халат мне совсем не идет.

Что ж, хэв э найс дэй! И обязательно однажды си ю эгейн!

Кымнам произнесла последнюю фразу вслух и поставила восклицательный знак. В эту секунду умные часы на левом запястье завибрировали, подавая сигнал. Мунчжон купила их, чтобы отслеживать местоположение Кымнам и не дать ей снова потеряться. На этот раз часы напоминали принять лекарство.

Взглянув на экран и грустно улыбнувшись, Кымнам произнесла:

— Поняла-поняла. Сейчас выпью.

Она сложила лист и аккуратно завернула его в фольгу, которую положила на дно контейнера.

— Прочитают и затоскуют по мне еще сильнее, — словно нашкодившая девочка, хихикнула Кымнам.

Заполненные едой ланч-боксы она поместила на витрину и ласково погладила их, словно проводила рукой по макушкам любимых постоянных клиентов.

Первым она вспомнила Хынмина. Не покажется ли ему кимчхи слишком острым? А Хэён, наоборот, хорошо бы выбрала кимпаб с кимчхи, а то ее из-за токсикоза в последнее время тянет на пряное. Синпхуну надо дать самый плотно набитый контейнер, ведь он весь день где-то бегает. Сэмаль, который теперь продает журнал «Биг Ишью», любит чапчхэ вперемешку с рисом. Нашего мистера Доставщика Ынсока тоже надо бы накормить как следует, а то он довольствуется перекусами в грузовике. А пулькоги, надеюсь, придется по вкусу Чони и Тыль, которые его обожают. Лица дорогих людей всплывали перед глазами. Точнее, ярко мерцали. Кымнам сама не заметила, как ее черные глаза наполнились слезами. Мгновения, проведенные вместе с этими людьми, один за другим всплывали в памяти.

Она остановилась перед входом в магазин, затем развернулась и окинула взглядом дорогое сердцу место. Заполненная контейнерами витрина, круглый стол, сидя за которым она наслаждалась музыкой, и кухня — Кымнам пыталась запомнить каждую деталь. Голос Одри Хепберн, доносившийся из колонки, сегодня звучал особенно печально. Нежная мелодия струилась сквозь ее тело. Воздух дрожал.

Перед выходом на улицу Кымнам еще раз подошла к зеркалу. На нее смотрела седая старушка, чьи глаза обрамляла сеть морщинок, нос будто съежился, а над тонкими губами виднелись вертикальные заломы кожи. Однако глаза ее светились. Они блестели, будто жемчуг в ее сережках.

Эти глаза умели мечтать. Кымнам умиротворенно улыбнулась. Уголки рта приподнялись, и морщины стали глубже. У нее навернулись слезы, но она сдержала их и вновь улыбнулась. Перед ней вдруг появилась черноглазая девочка, совсем юная Кымнам с округлым лбом без единой морщинки. Но глаза не изменились — они все так же сияли. Как же она была красива. Эта девочка умела радоваться веселому ветру в лицо и танцующим в воздухе снежинкам. Когда же по этому сияющему лицу потекли слезы, Кымнам вновь увидела перед собой седую старушку. И тогда она улыбнулась еще шире.

«Моя молодость, моя юность, мои крепкие и яркие, словно драгоценности, воспоминания… Я говорю вам…»

— Си ю эгейн.

Эпилог

На сосновой аллее Хэхвадона загорается свет. Яркие желтые гирлянды, развешанные от столба к столбу вдоль обочины, создают уютное зимнее настроение. «Изумительный ланч» издалека напоминает одновременно и домик из волшебной сказки, и игрушечный домик внутри снежного шара, который заведешь ключиком — и зазвучит рождественская мелодия. Над трубой на крыше каждый день клубится белый дым, а в окрестностях витает вкусный запах еды.

В отсутствие Кымнам рядом с «Изумительным ланчем» появился красный почтовый ящик в форме домика с крышей. Словно маленькая копия магазина.

Дверь открывается, и оттуда выходит человек в темно-коричневой меховой обуви. Ступая по белым сугробам, он подходит к почтовому ящику, стряхивает с него снеговую шапку и тянет за круглую ручку. Внутри лежит конверт с красно-синими полосами по краю, а на нем штемпель авиапочты США и винтажная марка с улыбчивым белобородым Санта-Клаусом.

Подув на замерзшие руки, человек осторожно открывает конверт и видит внутри несколько фотографий. Заметив на снимке Кымнам, он невольно улыбается. Меховые сапоги хрустят по снегу, и человек возвращается обратно в магазин, где деревянными прищепками начинает аккуратно прикреплять фотографии к коричневой бечевке, протянувшейся вдоль стены.

Вот Кымнам стоит перед тем же ювелирным магазином, где и героиня Одри Хепберн в фильме «Завтрак у Тиффани».

На другом снимке Кымнам листает книгу о выпечке, а рядом с ней Мунчжон зарисовывает эту сцену.