Акбилек - Аймаутов Жусипбек

летают, людей оплетают. Идущие по воду три девицы запели с переливами:

Скрыл сережку камышовый строй, Чужак негаданный заехал за сестрой. Колечки сдвоенные режут пальцы, До боли под ребром мне жаль ее порой…

Невесть откуда вылетел на жеребце с развевающимся хвостом мальчишка, увидел Акбилек со спутниками и, развернувшись, рванул к аулу.

Мечта аксакала Мамырбая — увидеть сноху, перед каждым редким его приездом он ставил белую юрту для

молодоженов, надеясь, что в этот раз Толеген непременно привезет с собой жену. И нынче она поднялась у дома аксакала — ждал старик.

Мальчишка прямо с жеребца заорал:

— Дяденьки подъезжают! И Акбилек с ними!

Услышав долгожданную весть, аксакал встрепенулся

и суетливо принялся мотаться по комнатам, восклицая:

— Эх! Что он там кричит!

Акбилек он не видел с того дня, как она уехала с братом. Слышал, что учится, но лишь недовольно, без слов поморщился: «Что может девица выучить?» Она как бы исчезла с лица земли для него, лишь помнил, что была у него такая дочь. Не думал о ней и не представлял себе, что когда-нибудь ее увидит снова. Что теперь ему делать? Остаться дома? Или выйти навстречу. Как поздороваться? Невозможно же сидеть так, словно ничего не происходит. Попросит прощения? Вот свалилась на него такая тягостная незадача.

Ничего в голову не идет, а у окна баба раскудахталась:

— Вот появились! Четыре человека! Нет… пятеро… две женщины… одна небось невестка…

Аксакал, услышав о невестке, не в силах был уже усидеть, как в бок его толкнули.

Припоминая известную поговорку о том, что даже к шестилетнему ребенку, ежели он приехал издалека, старик обязан выйти навстречу и первым поприветствовать его, аксакал Мамырбай решился выбраться из дома и встретить как полагается гостей.

Вышел, а они в ту же минуту скопом подъехали. Со светло-пепельной лошади смотрит на него женщина в белом платье. Перед ней пристроилась Сара. Пока гадал: «Кто это может быть», — Уркия уже обнимала ее, целовала в лоб. Оказалось — Акбилек. К его удивлению, к ней первой подходили и мужчины, и старцы аула. Видя, что к ней все относятся с почтительным вниманием, аксакал решил чуть сгладить свою неприязнь к дочери.

Подошел Толеген, поздоровался и, указывая на последовавшего за ним Балташа, представил его:

— Вот ваш зять. Зовут его Балташ.

— Е, как поживаешь, дорогой? — произнес оторопевший аксакал. i но он

И сообразить не может, что же еще сказать, на языке вертелось только нелепое: «Поздравляю!». За братом, ведя с собой Сару, подошла к отцу Акбилек и протянула к нему руку.

— Это ты, Акбилек, дорогая? — голос аксакала дрогнул, глаза намокли. Еле, глубоко вдохнув, смог удержать слезы.

Акбилек стояла печальная, не поднимая глаз.

— Как ты? Здорова, дорогая? — спросил ее аксакал.

В это время аульные бабы повели невестку к юрте

молодоженов, обошли ее вместе с нею и ввели ее в нее.

Стали подходить аульчане, здороваться. Пожав всем руки, аксакал распорядился:

— Хватит, дайте дорогу! Пусть в дом войдут!

Гости вошли в комнаты. А с ними и сам аксакал.

Бабы кинулись искать занавес для невестки, аксакал

пресек их суетню:

— Оставьте, не носитесь тут! — И невестке: — Не стесняйся, светик! Тебе можно! Не к месту сейчас всякие церемонии.

Та между тем и не думала смущаться. А бабы все шумели:

— Е, аксакал, каков старец! Дети приехали! Полная чаша! Ну, доволен? А этот парень — зять, значит! Желаем долго жить да любить молодым! Блага всем вашим детям!

Аксакал действительно предоволен.

Внесли дорожные вещи, разместились. Аксакал во двор, при лунном свете режет с работниками барана и спрашивает у брата:

— Зять из какого рода? Узнали?

Амиру, успевшему уже выведать у Толегена все о Балташе, самому не терпится посудачить о зяте.

— Семейский, из рода тобыкгы. Большую должность занимает, господин! На государственной службе в Оренбурге! — нахваливает.

Прежние чувства аксакала улетучились без следа, настроение поднимается — рад несказанно.

Утром, поглядывая на Акбилек и Маришу, возвращавшихся с прогулки за аул, не без удовольствия подумал: «Достойная жена у сына — дородна, бела и идет плавно». Ему говорили, что она не казашка, а из народца естек, но он посчитал, что е стеки непременно какой-то казахский род. Увидев, что Сара, подняв на руки дочурку Толегена, собралась с ней выйти на воздух, аксакал сказал:

— Дай-ка ее мне, дорогая! — и нежно обнюхал шейку ребенка, поцеловал в личико.

Настроение — уже душа пела.

— Ей, благодаренье Богу, прости нас!

Собрались выйти из дома, надев демисезонные пальто и шляпы чуть набок, и Толеген с Балташем. Аксакал, проводив их взглядом, подумал: «Время, видать, принадлежит таким». И при таких родных господах захотелось жить очень долго.

Пока молодые люди прогуливались, чаевничали у себя, аксакал заскочил в конюшню и велел взбить молоко всех семи кобылиц, вернулся и строго проверил, как вымели-прибрали его комнаты. Велел жене расстелить особо толстое одеяло для Акбилек.

Терпеливо выждав час, послал брата за молодежью. Появившихся на пороге Толегена и Балташа пригласил сесть во главе дастархана, а Акбилек и Маришу усадил по правую руку от себя.

Мачеха сама принялась разливать по красным пиалам кумыс, щедро, старательно, не обделяя даже соседей и детей. А к невестке Марише ну просто пристала:

— Пей, милая, пей! Дай-ка еще подолью!

А в лицо Акбилек и взглянуть не решается, только склоняется, вытягиваясь за ее пиалой. Аксакал не устает потчевать зятя:

— Почему не пьете? Ведь какой замечательный кумыс!

— Напился! — отвечает Балташ.

На что аксакал глубокомысленно и огорченно замечает:

— Городская жизнь от желудка человека ничего не оставляет.

Аксакал на коне: какой сын! Каков зять! Какая невестка! Какая дочь! Ну у кого еще по нынешним временам так удачно сложилась жизнь?! Плюнь он сейчас через порог — уверен: плевок его точно ляпнет в нос собаке.

Ну, само собой разумеется, Мамырбай устроил той! Хотел зарезать лошадь-трехлетку, но Толеген настоял на годовалой. Тем более что десять родственных домов зарезали по барану. Пять аулов Маркаколя праздновали праздник аксакала Мамырбая! Мясо в казаны не вмещалось, кумыс разве что в озеро не стекал, борцы играют плечами, всадники схватились в козлодрании, певцы домбру не оставляли…

С трудом отгуляли. Акбилек со своей невесткой, навесив на юрту красное полотно,

принялись учить женщин грамоте. Мужчины — Толеген и Балташ — взяли выше: повели мужчин к высотам политграмоты.

С отцом Акбилек мягка, разговорчива, тиха. Не представляя, о чем еще говорить с дочерью, как не о прощении, Мамырбай замечает:

Акбилек, дорогая, ау! К чему так себя утруждать? Отдыхайте. Стоит ли баб учить читать?

Отец, такое время.

Все равно им, как вы, не стать!

Акбилек не спорит. Мыслями она занята Сарой. Сестренке двенадцать, носит уже длинные платья, пора в школу, непременно заберет ее с собой в город. А с братишкой сложнее. Кажекен расстроил ее тем, что за годы ее отсутствия дома стал лжив и мстителен. Хмурый, не прикаянный парень — он ее огорчал и тревожил. Что ж, пусть им займется Толеген.

Часто ходит Акбилек на берег озера с относившейся к ней по-прежнему с нежностью Уркией. В один из дней неспешный разговор как-то сам собой заставил Акбилек спросить о человеке, наведшем на нее русских:

Тетушка, а что стало с этим… Мукашем?

А ты не слышала? Он в ту зиму вышел из своей зимовки и пропал.

Как он мог пропасть?

Кто его знает? Может, убил кто-то.

— Много зла он принес людям.

— Зло и возвращается.

Ну откуда им знать, что приговор был вынесен в известный нам зимний день баем Абеном Матайиным и исполнен его же людьми.

Женщины задумались и молча смотрели, как Сара играет на прибрежном песке с дочуркой Толегена. Вроде напрашивался разговор о девочках, но Уркия умеет говорить только о своем сынишке — Искандере.