Земной странник - Жюльен Грин
Какое-то время мы спорили. Если вдуматься, просьба О’Донована казалась довольно разумной. Кузина была единственным человеком, с которым он был здесь знаком. Разве не естественно, что он признался ей в своих затруднениях? Вдобавок к сказанному я отметил, что он мог бы, вероятно, написать о случившемся родителям. Однако, естественно, предпочел обойтись без их помощи. А это явно говорит в его пользу. Наивно с его стороны было полагать, что удастся совмещать работу с учебой. Но лучше его пока не разочаровывать. Он молод; разочарование и так скоро его настигнет.
Кузина выслушала мои доводы, и все же я чувствовал, что в глубине души она со мной не согласна. О’Донован ей не нравился. Мне он тоже не нравился; не нравился его взгляд и блеск, что я заметил в его глазах. У него был вид человека скрытного и лукавого, который вот-вот сделает что-то худое. Впрочем, я боялся оказаться несправедливым. Если бы я не видел его в саду, если бы я лишь слышал беседу с кузиной, у меня бы сложилось хорошее впечатление, его голос внушал мне доверие. Я ничего не сказал о своих ощущениях и посоветовал кузине ответить юноше, что она поручит ему, например, прислуживать за столом и что за комнату и еду платить не надо. Излишне говорить, что кузине не требовалось больше слуг, в доме уже были две девушки, помогавшие ей в работе, однако она по милосердию своему согласилась испытать О’Донована. Я пообещал отыскать для него небольшую комнатку в другом месте, у нотариуса, с которым приятельствовали мои знакомые. А пока мне было любопытно, как юноша справится с работой, на которую только что сам согласился.
Кузина написала коротенькую записку и чуть позже просунула ее О’Доновану под дверь. В тот же вечер юноша спустился на кухню.
Я забыл сказать, что накануне у кузины появились еще три постояльца. Молодые люди того же возраста, что и О’Донован, были настолько веселыми и задиристыми, что приходилось глядеть в оба. Один оказался особенным острословом, такое часто встречается среди юношей нашего края, и его шутливый настрой с легкостью передавался приятелям. Ростом он был повыше и обращался к ним с деланым превосходством, в которое порой верил и сам, поскольку слушали его с восхищением и всегда отвечали смехом на его шутки. Мне представился случай наблюдать за этим воочию в тот же день, когда все собрались за столом в ожидании ужина.
По правую сторону от меня сидел упомянутый весельчак. По левую — дама в черном, укутавшая плечи шалью, завязанной на груди. Седеющие волосы, слегка закрывавшие лоб, были гладко причесаны на прямой пробор. Весь ее облик казался олицетворением строгости; она не вымолвила ни слова, однако я заметил, что она беззвучно шевелит губами.
Возле нее сидела женщина гораздо моложе, видимо, дочь или племянница. Вид она напускала почти такой же серьезный, хотя лицо излучало нежность и грацию. Прическа у нее была самая что ни на есть простая и скромная, однако густые кудри все равно сбивались на лоб, когда она наклоняла голову, что случалось довольно часто, поскольку держалась она весьма робко.
Получается, нас за столом было шестеро в тот вечер, когда О’Донован приступил к обязанностям. Он вошел следом за молодой негритянкой, несшей огромный поднос и, по всей видимости, еле сдерживавшейся, дабы не засмеяться. Я заметил, что юноша был гораздо бледнее, нежели прежде. Принеся тарелки, он начал их расставлять перед нами, но руки его дрожали, словно он делал все из последних сил.
Служанка сразу же удалилась. Обойдя стол, О’Донован вернулся и предложил мне мясное блюдо. Признаюсь, терпение меня покинуло. Было невыносимо смотреть, с каким видом он озирался по сторонам. Он был настолько растерян, что трое студентов уже посмеивались. Я тихо сказал: «Присядьте, мы сами себе все положим».
Он послушался, не проронив ни слова, и сел ближе к двери, где я мог спокойно за ним наблюдать. Он казался таким взволнованным, что мне стало его жалко. Но, в конце-то концов, неужели во всем этом было что-то настолько для него унизительное? Я сам работал подавальщиком в колледже на Хеймаркет. И все было иначе.
Я спешно перехожу к тому, что происходило следующие два дня. Питался я теперь у кузины. О’Донован, казалось, привык к новой работе, но оставался рассеянным и, когда был свободен, все время глядел в окно, будто кого-то ждал. Я единственный обращал на него внимание. Я догадывался, что молодые люди его недолюбливали. Прося принести хлеба или воды, они старались на него не смотреть. Что же касается женщин, они все время сидели потупив глаза, не обмениваясь ни единым словом.
Я подхожу к самому примечательному во всей этой истории. Вечером третьего дня казалось, О’Донован чем-то обеспокоен. Он хмурился, глядя в окно, но там была темень. Луна еще не взошла. Сосед мой смеялся меньше, нежели в первый день; два друга его, вероятно, растеряли былую веселость, и я втайне этому радовался, опасаясь за О’Донована, поскольку они могли потешаться над тем, как странно он выглядел и смотрел на нас, словно не видя, когда мы о чем-то просили.
Ужин заканчивался, О’Донован сидел возле кухонной двери. Это было его обычное место.
Я не сводил с него глаз, однако он, казалось, не замечает, что за ним наблюдают. Он неотрывно смотрел на дверь комнатки, о которой я рассказывал прежде, упоминая, что она рядом с прихожей. Мне хотелось его спросить, на что он смотрит с таким вниманием, как вдруг я заметил, что он говорит сам с собой. Губы двигались очень быстро, я различил, как он что-то шепчет. Не только я это заметил. Мой сосед глядел на О’Донована с опаской. Молодая женщина также обратила взгляд на него, однако оставалась спокойной, не выказывая ни малейшего удивления. Глаза у нее были темные, полные ласки и безмятежности.
Внезапно О’Донован встал и направился к двери, на которую смотрел неотрывно. Он шел очень медленно, как если бы каждый шаг давался ему с невероятным усилием. Не зная почему, я очень разволновался. Мне чудилось, что О’Донован никогда не дойдет до двери, вот-вот упадет. Наконец он взялся за ручку и резко ее повернул. Вышел. Добрался до крыльца и вдруг побежал. Я услышал, как лязгнула калитка.
Кажется, я поднялся из-за стола. На несколько секунд я от изумления потерял дар речи. Посмотрев на соседку — ту, что старше, — я понял, что ею владеют схожие
