Пан Володыёвский. Огнем и мечом. Книга 3 - Генрик Сенкевич
Пани Боская все время, пока Володыёвский читал письмо, плакала, а Зося вторила ей, возводя к небу свои лазоревые глазки.
Между тем, не успел еще пан Михал закончить чтение, прибежала Бася, уже переодевшаяся в женское платье, и, увидев слезы на глазах матери и дочери, встревоженно принялась выспрашивать, в чем дело. Тогда пан Михал прочитал ей письмо, она же, внимательно все выслушав, не задумываясь горячо поддержала просьбы гетмана и Боской.
– Золотое у пана гетмана сердце! – воскликнула она, обнимая мужа. – Но и мы ему не уступим, да, Михалек? Пани Боская погостит здесь у нас до возвращения супруга, а ты месяца за три вызволишь его из Крыма. А то и за два, верно?
– Завтра же, нет, через час! – шутливо промолвил пан Михал. И добавил, обратившись к пани Боской: – Супруга моя, как видишь, в долгий ящик ничего откладывать не любит.
– Да благословит ее за это Бог! – сказала Боская. – Зося, целуй руки пани Володыёвской.
Но пани Володыёвская и не подумала протянуть руки для поцелуя, а вместо этого они с Зосей еще раз облобызались, потому что как-то сразу пришлись друг дружке по душе.
– Будем держать совет, милостивые судари! – воскликнула Бася. – Совет, совет, живее!
– Живее, а то у ней земля горит под ногами, – пробурчал Заглоба.
На что Бася ответила, тряхнув светлыми вихрами:
– Не у меня под ногами земля горит, а у этих женщин в сердцах от горя огонь пылает!
– Никто тебе в твоих благих намерениях препятствовать не собирается, – сказал Володыёвский, – только сперва надобно выслушать историю пани Боской во всех подробностях.
– Зося, расскажи все, как было, мне слезы говорить мешают, – промолвила почтенная матрона.
Зося потупилась, уставя взор в землю, и зарделась, как маков цвет, не зная, с чего начать, ужасно смущенная тем, что предстоит держать речь в столь многолюдном обществе.
Но пани Володыёвская пришла ей на помощь:
– Так когда ж, Зоська, пана Боского угнали в полон?
– Пять лет тому, в шестьдесят седьмом, – тоненьким голосочком ответила Зося, не поднимая длинных своих ресниц.
А потом выпалила одним духом:
– Тогда о набегах и слуху не было, а батюшкина хоругвь стояла под Панёвцами. Батюшка с паном Булаёвским надзирали за челядью, что в лугах стада пасла, а тем часом пришли татары с валашского шляха и схватили батюшку вместе с паном Булаёвским, но пан Булаёвский уже два года как вернулся, а батюшка не возвращается.
Тут две крохотные слезинки скатились у Зоси из глаз, а Заглоба при виде этих слез так расчувствовался, что сказал:
– Бедная крошка… Не горюй, дитя мое, вернется батюшка, еще на свадьбе твоей плясать будет.
– А гетман писал пану Злотницкому через Пиотровича? – спросил Володыёвский.
– Пан гетман писал насчет батюшки пану познанскому мечнику через пана Пиотровича, – тараторила дальше Зося, – и пан мечник с паном Пиотровичем отыскали батюшку у Мурза-бей-аги.
– Черт побери! Я этого Мурза-бея знаю! Мы с его братом побратимы, – воскликнул Володыёвский. – Неужто он отказался пана Боского отпустить?
– От хана был приказ батюшку отпустить, но Мурза-бей, свирепый такой, жестокий, батюшку спрятал, а пану Пиотровичу сказал, будто давно уже его в Азию продал. Но другие пленники говорили пану Пиотровичу, что это неправда и что Мурза нарочно так говорит, чтоб подольше над батюшкой измываться, потому как Мурза этот всех татар злее. А может, батюшки тогда в Крыму и вправду не было: у Мурзы свои галеры есть, и гребцы нужны, и вовсе он папеньку не продавал; все говорили, что Мурза лучше невольника убьет, нежели продаст.
– Истинная правда, – сказал Мушальский. – Мурза-бея этого весь Крым знает. Страшно богатый татарин, но народ наш ненавидит люто: четверо его братьев полегли в набегах на польскую землю.
– А нет ли у него часом среди наших побратима? – спросил Володыёвский.
– Навряд ли! – послышалось со всех сторон.
– Объясните мне наконец, что такое побратимство? – попросила Бася.
– Видишь ли, – сказал Заглоба, – когда после войны начинаются переговоры, солдаты вражеских армий друг к другу наведываются и заводят дружбу. Случается, какому-нибудь рыцарю полюбится мурза, а мурзе – этот рыцарь, вот они и поклянутся в дружбе до гробовой доски, которой название – побратимство. Чем воин прославленнее, как, например, Михал, я или пан Рущиц, что теперь командует рашковским гарнизоном, тем больше охотников с ним побрататься. Такой человек, ясное дело, с кем попало брататься не станет, а также поищет достойнейшего среди самых знаменитых мурз. Обычай же таков: двое воду на сабли льют и клянутся в дружбе. Понятно?
– А если потом случится война?
– В больших сраженьях побратимам можно участвовать, но ежели доведется лицом к лицу сойтись или перед битвой встретиться в поединке, они друг дружке поклонятся и разойдутся с миром. И опять же, если один попадет в плен, другой должен ему житье в неволе скрасить, а то и выкуп заплатить. Ха! Иные и состоянием своим с побратимом делились. А понадобится разыскать кого из друзей или знакомых либо помощь оказать, побратим идет к побратиму, и, по справедливости сказать, ни один народ лучше татар не сохраняет верности клятве. У них слово свято! Можешь рассчитывать на такого друга, как на самого себя.
– А у Михала много таких друзей?
– Трое могущественных мурз, – сказал Володыёвский. – Один еще с лубненских времен. Я его однажды у князя Иеремии выпросил. Ага-беем звать; теперь понадобится, он за меня голову отдаст. Да и другие двое не подведут.
– Ха! – воскликнула Бася. – Вот бы мне побрататься с самим ханом и всех пленных освободить!
– Он бы не отказался, – заметил Заглоба, – неизвестно только, какой бы praemium за это запросил!
– Давайте, милостивые сударыни и судари, – сказал Володыёвский, – подумаем, что нам надлежит делать. Итак, послушайте: мне сообщили из Каменца, что не позднее чем через две недели сюда прибудет Пиотрович с многочисленною свитой. Едет он в Крым выкупать армянских купцов из Каменца, которые, когда хан сменился, были ограблены и угнаны в неволю. Среди них, увы, и Сеферович, брат претора. Все это люди весьма богатые, денег жалеть не станут, и Пиотрович поедет не с пустыми руками. Опасности ему никакие не грозят: во-первых, зима на носу, для чамбулов неподходящее время, а во-вторых, с ним едет нвирак, полномочный посланник эчмиадзинского патриарха, и двое анардратов из Кафы, у которых имеются охранные грамоты от молодого хана. Я дам Пиотровичу письма и к посланникам Речи Посполитой, и к моим побратимам. Кроме того, как вам известно, у пана Рущица, рашковского коменданта, есть в орде родственники, которые, будучи угнаны малыми детьми, совсем отатарились и высокие должности занимают. И те, и другие все старания приложат. Сперва, думаю, попробуют миром договориться, если же Мурза заупрямится, самого хана против него настроят, а то и свернут где-нибудь тишком шею. Потому, надеюсь, ежели пан Боский жив – помоги ему, Господи, – через месяц-другой я его непременно вызволю согласно приказанию пана гетмана и присутствующего здесь, – тут Володыёвский поклонился жене, – моего главнокомандующего…
«Главнокомандующий» снова бросился обнимать маленького рыцаря. Мать и дочь Боские только руки складывали, благодаря Всевышнего, что свел их с такими добрыми людьми. Обе заметно повеселели.
– Будь жив старый хан, – сказал Ненашинец, – еще легче бы все уладилось: он к нам премного был расположен, а про молодого обратное рассказывают. Да и тех армянских купцов, за которыми пан Захарий Пиотрович едет, уже при молодом хане в самом Бахчисарае пленили, и, говорят, будто по его распоряжению.
– И молодой переменится, как переменился старый; он тоже, пока не убедился в нашем добромыслии, был заклятым врагом польского народа, – промолвил Заглоба. – Мне это лучше, чем кому
