Весенняя лихорадка. Французские каникулы. Что-то не так - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

Всякий, кто хоть раз слышал, как лорд Аффенхем произносит «Э?», запоминает его навсегда, а Биллу, как мы помним, такое удовольствие выпало. Он понял, что перед ним – недавний знакомец, так глубоко рассуждавший о скульпторах.

– А, это вы, – сказал он и выпустил нос. Воцарилось короткое молчание. Потом изувеченный заговорил дрожащим от обиды голосом.

– Никогда так больше не делайте, – сказал он. – Я думал, оторвете.

– Мне очень жаль.

– Теперь поздно жалеть.

– Я принял вас за полуночного грабителя.

– Как это «полуночного»? Сейчас часов десять.

– Ну, за десятичасового. Меня удивило, что вы рыщете по саду с фонариком.

Лорд Аффенхем уже оправился от испуга. Он снова стал честным пожилым джентльменом, который нередко глядел в глаза племяннице и твердо (а часто – и успешно) отметал любые подозрения.

– Лопни кочерыжка! – сказал он. – Вы знакомы с жизнью в предместье?

– Не очень. Я скорее горожанин.

– Ну так вот, мы здесь – одна большая семья. Я захожу в ваш сад, вы – в мой. Я беру вашу косилку, вы – мою.

– Ты мне – я тебе.

– Вот именно. Завтра я выгляну из окна и увижу на своей лужайке Стэнхоупа Твайна. «А, это вы!» – скажу я, и он ответит: «Доброе утро, доброе утро». Все очень мило, по-соседски. Но все-таки вы лучше ему не говорите. Он не любит, когда заходят к нему в сад, боится за свою статую. Соседские детишки иногда пуляют в нее из рогатки, он совсем издергался. Так что забудьте о нашей встрече.

– Забуду.

– Спасибо. Я знал, что вы поймете. Это ведь с вами я говорил перед ужином?

– Да. Как отбивная?

– Какая отбивная?

– В забегаловке.

– А, эта! Не было там отбивной. Пришлось взять печенку.

– Какой ужас!

– Ничего, я справился. Вы были там, у Твайна?

– Да.

– Как же вам удалось выбраться? – спросил лорд Аффенхем тоном старинного парижанина, встретившего знакомца, который только что сидел в Бастилии.

– Меня выставили на мороз. Твайн хотел остаться с другим гостем. Тот заинтересовался его работами.

– Заинтересовался? Чудак, наверное. Ладно. – лорд Аффенхем внезапно понял, что время бежит и племянница вот-вот засобирается домой, – приятно с вами беседовать, но нельзя же стоять тут всю ночь. Если вы подсадите меня на забор, я перелезу к себе.

Все лучше, чтобы Джейн по возвращении застала его за книжечкой, в уютном кресле, которое он, ясное дело, не покидал несколько часов.

Глава XVIII

На следующий день Джордж, шестой виконт Аффенхемский, посеявший ночью ветер, пожинал бурю. Он тщетно бился над фразой «При дурном правлении беднеет наказ», когда в кабинет вошла племянница. Опытный лорд с ходу определил, что она кипит от гнева и, если хотите, зла, как мокрая курица.

– Дядя Джордж, – сказала она, и ее мелодичный голос ему не понравился, – это ты нарисовал усы «Обнаженной»?

Она весьма удачно сформулировала вопрос. Теперь лорд Аффенхем мог ответить с чистой совестью. Мы помним, что усов он не рисовал, только бородку.

– Конечно, нет, – произнес он с достоинством, которое так ему шло. – Даже и не думал.

– Кроме тебя, некому.

– Смешно!

– Кто еще мог?

– Э?

– Не притворяйся, что впал в транс. Ты слышал, что я сказала.

– Да, слышал и глубоко потрясен. Давай разберемся. Ты говоришь, кто-то пририсовал усы «Женскому Дню в Турецкой Бане». Прекрасно и замечательно. Именно их и не хватало. Но если ты думаешь, что это я…

– Думаю.

– Тогда задай себе один вопрос.

– Какой?

– Сейчас скажу. Спроси себя, может ли человек, разрывающийся между сотнями дел, бегать по округе и рисовать всякие усы… Лопни кочерыжка, ты еще скажешь… Не знаю, что ты скажешь… – лорд Аффенхем беспомощно развел руками. – Вот, лучше ответь: у меня тут написано «При дурном правлении беднеет наказ». Что бы это могло значить?

– Я не предлагала сменить тему.

– Ладно, продолжай, хотя я и сомневаюсь, что мы куда-нибудь придем. По мне, только время потеряем. Как Твайн? Огорчился?

– В бешенстве, – сказала Джейн и устыдилась легкого недовольства, которое возникло при воспоминании, как истошно тот вопил. Стэнхоуп Твайн в горькую минуту – зрелище не из приятных.

– Понятно, но незачем валить все на меня. Это, наверное, детишки, – сказал лорд Аффенхем тоном доктора Ватсона, говорящего: «Холмс, это совершил ребенок!» – Их там трое. Каждый способен нарисовать сотню усов. Пусть Твайн поищет улики. Не найдет, конечно. Дело совершенно темное. Как можно обвинять меня?!

Именно этот вопрос и повергал Джейн в растерянность и досаду. Она чувствовала себя сыщиком, твердо знающим, что именно профессор Мориарти подсыпал мышьяк в суп руританскому послу, но не способным убедить в этом присяжных. В подобных случаях сыщик морщит лоб и кусает губы; и Джейн наморщила лоб, прикусила губу. Мгновенное желание огреть дядю кофейником накатило и прошло. В таких-то случаях и сказывается воспитание.

Однако у нее было в запасе другое оружие.

– Я тебе не говорила, что плита испортилась? – небрежно спросила она.

– Не говорила.

– Завтракать будешь сардинами.

Лорд Аффенхем воинственно фыркнул. Сознание моральной победы придало ему сил.

– Провалиться мне со всеми потрохами! Какие сардины?! Знаешь, что я с тобой сделаю? Возьму в Лондон и до отвала накормлю у Баррибо. Гульнем! А потом можешь закатиться на Бонд-стрит, потыкаться носом в витрины ювелиров.

Он не мог бы вернее успокоить разгневанную племянницу. Джейн редко выпадала такая радость, как завтрак у Баррибо, в этой Мекке техасских миллионеров и заезжих махарадж. Больше же всего на свете она любила глазеть на витрины. Она сразу перестала быть гувернанткой, распекающей малолетнего преступника, и поцеловала лорда Аффенхема в лысую макушку.

– Замечательно. Только я вернусь пораньше. Дора Уимпол пригласила меня в гости. Ладно, сочтем, что усы пририсовала международная мафия.

– Да, она такая. От нее жди.

Довольный счастливым завершением эпизода, который грозил вылиться в серьезные неприятности, лорд Аффенхем вернулся к «Таймс», но, обнаружив, что по горизонтали стоит «Над неоконченным храмом строители воздвигли полку», а по вертикали «В амбаре на мельнице содержится резон», что не по зубам даже Кеггсу, выбросил все это из головы и приготовился беседовать дальше.

– Что ж теперь Твайн?

– Трет ее скипидаром.

– Думаешь, ототрет?

– Он надеется, что да.

– Ототрет, конечно… Бедные детишки! Столько стараний, и все зазря.

– Мы, кажется, договорились, что это мафия.

– Ну да, бедная мафия. Старалась, старалась – и все зря. Значит, он вопит? Кажется, я слышал. Думал, поросенка режут. Поистине, все его неисчислимые недостатки меркнут в сравнении с голосом. Не понимаю, как ты его выносишь, а тем более – хочешь за него замуж.

Обыкновенно, если разговор доходил