Я вам не ведьма! - Алексеенко Ксения

– Выйди! – рявкнул Щиц, и уже тише: – Очень прошу. Можешь подслушать под дверью, но я очень тебя прошу, ради нашего недавнего приятельства, не надо. Очень прошу. Очень. Эля тебе все равно все расскажет, когда рыдать будет.

Бонни вся как-то съежилась. Ворона, до того сидевшая на шкафу, вспорхнула к ней на плечо и тоже нахохлилась, потускнела как-то. Сквозь наведенную Щицем иллюзию проглянули сальные перья и сколотый клюв.

Чем Бонни занималась вчера? Я даже не спросила. Она тоже выглядела не слишком-то отдохнувшей этим утром, и эти ее глаза… точно ли со сна опухли? Может, она плакала? Нужно было спросить, но я была так занята своими переживаниями, и…

Когда за ней закрылась дверь, я попятилась к подоконнику.

Мне снова было чуточку стыдно. В последнее время я все чаще испытывала это чувство.

А еще страх. Безобидные на первый взгляд люди открывали мне неожиданные стороны. Ходили сквозь стены, мяли толстые стенки котлов, как фольгу…

– Знаешь, – сказал Щиц спокойно, но теперь его спокойствие не могло меня обмануть, я смотрела на вмятину… вмятина, вмятина, – я же живу в одном бараке с Элием.

Вмятина, вмятина, люди улыбаются, а потом вгрызаются прямо в горло, так говорил папенька и улыбался шире всех, и вгрызался в горло первым… вмятина.

Вмятина.

Я улыбнулась.

Щиц поднял кулак – большая ладонь, длинные пальцы, сбитые костяшки. Большой кулак. Тяжелый.

Хрустнул пальцами.

А потом сказал как-то по-детски, тихо, в сторону:

– Дьявол, не знал, что так больно.

Больно?

Улыбка исчезла, и сама я как-то обмякла. Щиц злился, но это было… Никто не собирался меня бить. Я даже не уверена была, что злятся именно на меня.

– Вчера твой паренек таскал дрова из одного склада в другой. Понятия не имею, за каким лядом ведьмам это понадобилось, но мы всю ночь их таскали. Даже с животными так не обращаются, Елания.

– В-ведьмы не давали вам спать?

– Я сейчас о тебе говорю.

– Я-а?

– И о себе. Я был растерян – в жизни не встревал в любовные разборки. Я подумал, что лучше – думать, что невеста дура набитая, или что стерва, каких поискать, или… в общем, я соврал. Что ты заколдована. Знаешь, это не мое дело. Вот совсем не мое… Но ты вроде как его не помнишь, потому что твоя тетка – злая ведьма, – Щиц взъерошил волосы, откинув с глаз темно-русые пряди, глянул исподлобья. – Я рассказал сказку.

– Сказку?

Меня только и хватало на то, чтобы повторять последние слова, и вправду дура набитая…

– Сказку, где твой мальчик – главный герой, а ты – принцесса. Извини. В сказках – своя сила. Когда ты главный герой, а принцесса заколдована, жить немного легче, вот что я думаю. Он загнал под ноготь щепку, помню, и ты видела, как он идет в медпункт? Поэтому не пошла? Я могу попытаться понять, я твой фамильяр все-таки, я должен. Просто… – Щиц сгорбился, хотя куда уж больше, – это не повод для… перехихикивания с подружкой. Будь серьезней. Это не только твоя судьба.

Меня как будто отчитала тетенька. В голосе Щица мне послышались ее сухие, желчные нотки. Он был умнее, мудрее, сильнее меня… И я чувствовала себя так плохо, так гадко… такой плохой и гадкой.

Все переживания, которые прогнало мое примирение с Бонни, вдруг просто взяли… и снова рухнули на мои плечи невыносимым грузом.

Я устала.

– Это не твое дело! – пискнула я и только через несколько секунд поняла – да, и правда, пискнула, а не подумала про себя. – Ты не должен был вмешиваться…

– Когда хозяйка не справляется, фамильяр должен помочь, разве не так? – Наверное, он хотел пожать плечами, но из-за горба получилось какое-то противное подергивание. – Слушай, мы оба не в лучшей форме, а совесть Бонни вот-вот падет в неравном бою с любопытством. Пойдем завтракать, пока есть время. Ты права, как твой фамильяр я не должен был вмешиваться. Но…

Щиц качнул головой, примирительно развел руками:

– Я твой друг и его старший коллега. Связи людей с людьми всегда сложнее – вот почему людей нормальные люди не берут в фамильяры. Я не хочу оказаться меж двух огней, потому что рано или поздно то, что нас с тобой связывает, вскрылось бы и для него, и я получил бы ревнивца в список врагов, а их у меня и так немало. Я не хочу тебя больше прикрывать. Решай сама. Это твоя проблема.

– Вот почему у тебя нет друзей? – фыркнула я, вздернув нос. – Потому что их проблемы – только их проблемы?

Не знаю, зачем я это сказала. Несмотря на свою резкую отповедь, он ведь все равно меня прикрыл, так? Но что-то за язык так и дернуло. Захотелось сказать гадость побольнее. И, похоже, я почти попала в цель.

– Когда-нибудь ты скажешь, что это место сделало тебя ведьмой, – вздохнул Щиц, – но… талант в землю не зароешь.

Он стремительным шагом подошел к двери и резко распахнул ее, ставя в разговоре точку. Бонни рухнула к его ногам комично-взъерошенным клубком острых локтей, коленок и алеющих ушей.

Щиц протянул ей руку, помогая распутаться.

– Я… ничего! – и явно попыталась перевести тему. – А правда, что ты, Щиц, свернул голову курице, несущей золотые яйца? – перевела взгляд с моего недоуменного лица на его. – Ну, вы говорили про сельское хозяйство? Что-то не так?

– Нет, все так. Так и было. И вообще, тут очень плодородная почва, – буркнул Щиц, – из невиннейших цветочков зреют ядовитые ягодки.

Интересно, почему из цветков земляники всегда получается земляника?

Хлопок двери оставил нас с Бонни размышлять над этим, несомненно сложнейшим, философским вопросом.

– Он… ничего не смыслит в сельском хозяйстве, верно? – осторожно спросила Бонни, когда улеглось последнее эхо.

– Ничегошеньки, – мрачно подтвердила я, – сам-то тот еще жук.

И показала двери язык.

Глава 11

– Почему-то я думала, – сказала Бонни, – что на уроке зельеварения мы будем варить зелья.

– Ой, Бонни, да что ты! – всплеснула руками какая-то девчонка, с которой та завела знакомство, пока мы были в ссоре, я никак не могла запомнить ее имени. – Нам же объявляли, ты что-о-о, не слышала? Будет цикл ботаники сначала.

Я скривилась, это длинное «что-о-о» для моего слуха было сродни возни пальцем по стеклу.

Девчонка вообще меня бесила. Она вечно теребила Бонни, искательно заглядывала ей в глаза и вообще вела себя так, будто это она ее подруга, а не я.

Хотя не удивлюсь, если они из одной деревни. Но Бонни хотя бы не привезла деревню с собой.

– Дома-а-ашка же была! – выдала девчонка, округляя и так выпученные глаза.

Теперь скривилась уже Бонни. Слово «домашка» действовало на нее, как ладан на демона, ее всю прямо перекашивало.

Меня все так же раздражала интонация, поэтому на подругу я смотрела с сочувствием. А потом вообще подхватила ее под локоток и увела на другой конец толпы прямо посередине очередного бесконечного «что-о-о?»

«Ты что-о-о, не знала? Ее фамильяр сжег крапивные рубашки. Ну ты что-о-о!» Когда-нибудь я узнаю, что Щиц купался в ванне с кровью младенцев, и наконец-то пойму, что же такое криминальное он совершил, чтобы докатиться до жизни такой. Пока же я слышала только про всяческие пряничные домики и рубашки из крапивы и не понимала, как можно за такие глупости искалечить человеку спину и судьбу.

Вторым вопросом, который у меня возникал, когда до меня доходили слухи, был банальный «а зачем?». Зачем нормальному человеку резать куриц, несущих золотые яйца, ломать прялки и все такое? Неужели им и вправду овладел гений разрушения, как говорила черепашка Царапинка?

А вот и Щиц, легок на помине. Кривовато улыбается, ну хоть выспался сегодня.

Мы ссорились уже три дня. Это стало настолько привычным, что Бонни уже даже не беспокоилась. Сначала она засовывала голову под подушку, намекая, чтобы мы хотя бы вышли из комнаты и препирались за дверью, а потом перестала делать и это, лишь иногда отрываясь от уроков или, скорее, рисования каракуль на полях тетрадей, чтобы проследить за нашей перепалкой. Так и поворачивала голову, как кошка, следящая за солнечным зайчиком, то ко мне, то к нему. И Каркара на ее плече повторяла за хозяйкой.