Я вам не ведьма! - Алексеенко Ксения

– Что такое? – встревожилась я.

– Эль, ты, наверное, все-таки сильная ведьма, – сказала Бонни, – просто Щиц – он, я уверена, был сильным колдуном когда-то. А сейчас он просто сильный, просто нечеловечески сильный. Я думаю, вся его магия из-за заклятья становится физической силой. Чтобы он не смог расколдоваться сам и чтобы было, кому бревна для новой бани в одиночку таскать. Вот. Но фамильяр – магическое существо, понимаешь? Он по определению поддерживает у себя какой-то уровень магической силы, должен, иначе он не может…

– Подожди, я возьму бумагу и карандаш… теперь продолжай.

– Я, конечно, мало что в этом всем понимаю, – с сомнением протянула Бонни, – но мне кажется, что… он не то чтобы угасает, просто ему недостаточно той магии, что у него есть, из-за того, что она вся оттягивается заклятием. А тут еще и то, что он стал фамильяром, и у него энергообмен изменился… человек же тоже зверь, никакое он не исключение… И подсознательно он оттягивает себе твои силы. Но их тоже не хватает надолго, потому что его заклятие просто делает его еще сильнее физически, оно ведь создано, чтобы у Щица оставались самые крупицы… И в результате вы просто делите эти крупицы… ну, на двоих…

– А во сне? – спросила я, к тому времени начеркав на бумаге пузатую фигурку «Щица» и палку-палку-огуречик с косой – «меня», а также жирнющую «связь» между ними. – Во сне мы не пользуемся магией?

– Во сне заклятия ослабевают вроде бы, – Бонни задумалась, – не знаю, почему, но вроде так это работало.

– То есть и связь ослабевает, и Щицева поглощалка?..

– И поэтому я по утрам себя так странно чувствую, – прохрипел Щиц, приоткрыв один глаз, – и сильным и слабым одновременно.

– …а я вижу истинный облик Каркары и твой разочек увидела!

– А Щиц сейчас сколдовал быстрый переход, выскреб весь запас магии до донышка, да еще и приказа ослушался, и связь сработала не как обычно, и вот он и грохнулся в обморок, но не от боли, а от бессилия! – заключила я.

– Это все равно было больно, – вздохнул Щиц, – но да, похоже на то. А ты и правда видела, как…

– Ну, ты тогда спал… помнишь, на реке?

– И как я тебе?

– Ну… ничего так, – пожала плечами я.

– Спасибо, а то я уж и сам не помню, как выглядел. «Ничего» – это уже неплохо, ну. – Щиц улыбнулся. – Да, неплохо.

– И что с этим делать? – спросила Бонни.

– Ну, расколдовать Щица сейчас мы не можем, так что… ничего?

– Ты можешь отказаться от фамильяра, – вмешался Щиц, – причина достаточно весомая. Я не против, мне… не нравится быть чьим-то паразитом.

– Не говори чуши! – отмахнулась я. – Когда я предлагала план, знала, что есть риски. Если ты не готов к нападению разбойников, не стоит и обоз отправлять. Уверена, можно как-то решить проблему без потери всего, чего мы достигли. И мы придумаем выход.

– Но пока мы будем его придумывать, ты будешь сидеть без сил! – Щиц попытался встать, но пошатнулся и шлепнулся обратно.

Потер лоб, нахмурился обиженно. Не на меня – на судьбу нахмурился.

– Я восемнадцать лет сидела без сил, – я пожала плечами, – и очень неплохо себя чувствовала, так что не беспокойся.

Чтобы снова уложить возмущенного Щица, достаточно было легонько толкнуть его ладонью в грудь. Я хмыкнула: забавно. Теперь он как котенок.

Но он не из тех, кем можно пользоваться. Он мне не позволит. И правильно.

Я могу заиграться, мне необходимо, чтобы меня одергивали. Для этого и нужны друзья, чтобы котята не превращались в чудовищ.

– Ладно, раз уж этот вопрос мы закрыли… Почему нельзя играть с призраками, Щиц?

Он закрыл глаза.

– Потому что игра – это сделка, – наконец сказал он, когда я уже было решила, что он заснул, – потому что в ней есть правила. Потому что с призраком вообще не стоит разговаривать, не то что договариваться. Живые ничего не должны мертвым, кроме разве что почитания и памяти; но если живой с мертвым заговорил, он начинает давать обещания. Любое слово, даже вылетевшее случайно, умный и сильный призрак поймает, взвесит и обернет к своей выгоде. Живые вкладывают в слова сожаления и боль, но призрак извлекает из них только пользу.

– Бонни, – шепнула я, – он бредит?

– Это же магия, – вздохнула та, – в ней ничего не понятно, если объяснять.

– …игра же слишком похожа на ритуал, чтобы не быть им. Призраку достаточно намека на путь, чтобы пройти. Сбрось духу паутинку – и он поднимется по ней, как по прочной веревке. Призраки так стремятся к жизни, что используют живых, чтобы создать себе лишь ее подобие. Живым же достается лишь подобие смерти…

– Щиц. Щи-и-иц… Я и правда не понимаю, – перебила я.

Щиц резко открыл глаза.

– Я тоже не понял, когда читал. Но экзамен сдать надо было, ну. И я в трансе вызубрил. Но если в общих чертах, то с призраками лучше лишний раз даже не разговаривать. Играть – это опасно. Они выигрывают. Всегда.

– Да присасываются они, – буркнула Бонни, – навертели тут умных слов. Они как бродячие собаки: бросишь кость, пойдет за тобой до самого дома, и хорошо, если стаю свою не позовет. И как только слабость почуют, – она провела рукой по горлу, потом свесила голову набок и вывалила язык, – кырдык тебе, – и повторила еще раз, уже серьезно: – Кирдык. А если ты начинаешь с ней в игры играть, то это не кость, а целый сочный окорок, ясно тебе? Так что видишь во сне бабушку – не разговариваешь с ней ни в коем случае!

– Но я уже начала игру… – жалобно протянула я.

– Ну так заканчивай.

– Не могу. У нее последняя попытка угадать осталась. Петух или курица… вот…

Бонни поняла, а вот Щиц спросил:

– Какая курица?

– Игра такая. Берешь бутон мака и загадываешь, насколько он зрелый, – отмахнулась Бонни. – И что?

– Ну, я сорвала последний… и проснулась. И взяла его с собой, – призналась я, потихоньку отодвигаясь от спокойно лежащих на одеяле рук Щица: не хотелось, чтобы меня снова трясли, как тряпку.

Потому что Щиц снова побледнел и засверкал глазами. Даже сесть смог.

– Из сна?

– Откуда еще?

– И где же он? – вкрадчиво спросил Щиц.

Я встала, подошла к своему столу, зарылась в ворох бумаг и достала пенал откуда-то из глубин. Открыла…

– Ну, здесь его нет.

– Ага, спасибо, – кровать скрипнула, – а где он, ну?

Я обернулась: Бонни помогала Щицу подняться, тот грузно оперся о ее плечо.

– Был здесь, – сказала я, – а теперь его здесь нет.

Щиц даже подошел к столу и заглянул в пенал, как будто я могла его просто не заметить. Перебрал меж пальцами пару ручек и грифелей, обеспокоенно покачал головой.

– Поздравляю, – скрестил руки на груди, – у тебя проблемы. Что в таких случаях советуют людям, Бонни?

– В таких случаях советуют попрощаться с родными и близкими и запереться в церкви, Щиц, – серьезно ответила та, – ну, или поискать на полу, вдруг потерялось.

Вот за что люблю Бонни – за ее практичность.

Мы с ней исползали весь пол, я даже убралась на столе, но злополучного бутона так и не нашли.

Щиц нам не помогал: он залез в чугунный котел, накрылся крышкой и, похоже, начал там медитацию.

Прошло пару часов: Щиц все так же медитировал, Бонни в десятый раз перерывала шкаф, а я обшаривала карманы.

Вдруг крышка котла отодвинулась, и Щиц высунул голову.

– Насколько я помню, на территории академии совсем нет церквей, Бонни, – заметил он таким тоном, будто речь шла о погоде.

– Нет, совсем нет никакой церкви, Щиц, – поддакнула она.

– Если она запрется в ректорате, то это поможет, как ты думаешь, Бонни?

– Ведьма к ведьме, конечно, не липнет, – с сомнением ответила та, – но насчет мертвой ведьмы я бы не была так уверена.

– Что же, тогда я бы порекомендовал соляной круг, Бонни. Есть ли у нас соль?

– Ну? – добавила я. – Обычно ты говоришь «ну». С вами все в порядке? Вы меня пугаете.

– Сохраняй спокойствие, тайе Ела… Эля. Сохраняй спокойствие и черти соляной круг, – важно сказал Щиц, вылезая из котла и принимая из рук Бонни мешочек с солью, – с этого дня ты спишь на полу.