Кукла на цепочке - Алистер Маклин

Этого было вполне достаточно. Я осторожно отполз назад, встал, вернулся к пожарной лестнице, спустился на шестой этаж, вскрыл дверь запасного выхода, запер ее за собой, подкрался к двери номера 616 и прислушался.

Тишина. Я беззвучно открыл дверь с помощью уже потрудившейся в тот день отмычки, вошел и постарался затворить как можно быстрее – неосязаемый сквознячок способен так взвихрить сигаретный дым, что бдительный курильщик обязательно заметит. Правда, наркоманы не славятся бдительностью.

Этот наркоман не был исключением. Я не ошибся, ожидая увидеть дежурного по этажу. Он удобно устроился в кресле, закинув ноги на подоконник балконного окна и держа сигарету в левой руке; правая свободно лежала на бедре и баюкала пистолет.

Не так уж просто подкрасться к человеку сзади, не потревожив некое шестое чувство, но многие наркотики угнетающе воздействуют на этот инстинкт. И тот наркотик, что курил дежурный, был из их числа.

Я уже стоял у парня за спиной, держа пистолет возле его правого уха, а он все еще не подозревал о чужом присутствии. Я тронул его за правое плечо. Он судорожно обернулся и взвизгнул от боли, напоровшись правым глазом на ствол. Едва дежурный вскинул ладони к пострадавшему органу зрения, я беспрепятственно завладел его оружием и сунул в карман, после чего схватил парня за плечо и со всей силы рванул. Дежурный катапультировался назад из кресла, и кувырок завершился очень крепким ударом спины и затылка о пол. Секунд десять юнец пролежал оглушенный, затем приподнялся на локте. А какие забавные звуки при этом исторгал сквозь коричневые от табака зубы, распялив бескровные губы и вытаращив потемневшие от бешенства глаза! Сначала змеиное шипение, потом рык разъяренной лисы. Я понял, что не стоит рассчитывать на дружескую беседу.

– Играем жестко, приятель? – процедил он.

Наркоманы – большие любители жестоких фильмов, кинореплики цитируют безупречно.

– Жестко? – изобразил я удивление. – Ну что ты! Пока это было мягенько. Жестко будет, если не заговоришь.

Может, мы ходили на одни и те же фильмы?

Я поднял с ковра тлеющий окурок, понюхал и с отвращением уронил в пепельницу. Дежурный осторожно поднялся. На ногах он держался неустойчиво, пошатывался, но я счел это притворством. С физиономии исчез оскал, и парень заговорил нормальным голосом. Решил изобразить хладнокровие. Затишье перед бурей – старый, избитый трюк. Может, нам обоим стоит переключиться с кино на оперу?

– И о чем же пойдет разговор?

– Для начала о том, что ты делаешь в моем номере. И кто тебя сюда прислал.

– В полиции меня уже пытались разговорить, да только ничего не вышло. Я свои права знаю. Ты не можешь меня допрашивать – законы не позволяют.

– Законы остались в коридоре. По эту сторону двери мы с тобой вне закона, о чем ты прекрасно осведомлен. Амстердам – один из самых цивилизованных городов мира, но и в нем есть маленькие джунгли; в них-то мы и живем. А в джунглях один закон: убей или будешь убит.

Наверное, я сам виноват – своей лекцией натолкнул дежурного на соответствующую идею. Он присел и кинулся вперед, чтобы поднырнуть под пистолет, и, если бы сумел опуститься чуть ниже, не налетел бы подбородком на мое колено. Ушибся я сильно. Был уверен, что дежурный вырубится, но он оказался крепышом. Обхватил мою ногу – ту, что сохранила контакт с полом, – и меня повалил. Пистолет крутясь умчался прочь, а мы с парнем какое-то время катались, азартно лупцуя друг друга. Дежурный был не только крепок, но и силен, однако имел два изъяна: увлечение марихуаной сказалось на реакции, а приемам грязной драки, к которой он, безусловно имел врожденную склонность, его толком не обучили. Вскоре мы снова оказались на ногах, и моя левая рука держала его правую заломленной за спину, почти к лопаткам.

Я двинул плененную руку выше, и дежурный завопил, как от дикой боли. Возможно, в этот раз он не прикидывался – я слышал характерный хруст. Но уверенности не было, поэтому я заломил посильнее, после чего вытолкал парня на балкон и перегнул через балюстраду. Его ноги лишились опоры, и он так вцепился в перила свободной левой рукой, будто от этого зависела его жизнь. А впрочем, почему «будто»?

– Торчок или пушер? – спросил я.

Он выдал нечто непристойное на голландском, но я знаю этот язык, включая все слова, которые не следует произносить в приличном обществе. Я зажал парню рот правой рукой, потому что звуки, которые иначе бы последовали, перекрыли бы даже шум транспорта, а мне не хотелось лишний раз тревожить жителей Амстердама. Вскоре я ослабил давление, а затем и вовсе убрал руку.

– Ну?

– Пушер, – то ли прохрипел, то ли всхлипнул он. – Продаю.

– Кто тебя подослал?

– Никто! Никто! Никто!

– Ладно, как хочешь. Когда тебя соскребут с тротуара, решат, что очередному планокуру захотелось улететь в девственную синюю даль.

– Это убийство! – Он все еще всхлипывал, а говорил теперь хриплым шепотом, – наверное, при виде городского пейзажа с такого ракурса перехватило дух. – Не посмеешь…

– То есть как это – не посмею? Сегодня твои приятели убили моего друга. Истребление паразитов – дело полезное и приятное. Семьдесят футов – долгий полет и никаких следов насилия. Разве что в теле не останется ни одной целой косточки. Семьдесят футов. Оцени!

Я свесил дежурного пониже, чтобы он мог хорошенько все рассмотреть, а затем был вынужден использовать и вторую руку, чтобы стащить парня с перил.

– Так как насчет побеседовать?

Он клокотнул горлом, и я выволок его с балкона в номер.

– Кто подослал?

Я уже заметил, что парень крепок, но он оказался куда крепче, чем мне представлялось. Не сомневаюсь, что ему было страшно и больно, только это не помешало ему судорожно крутануться вправо и вырваться из моей хватки. Я был застигнут врасплох. Дежурный снова бросился на меня; нож, внезапно появившийся в его левой лапе, взмыл по коварной дуге и нацелился чуть ниже грудины. Возможно, в более благоприятных обстоятельствах юнец одержал бы верх, но сейчас обстоятельства сложились не в его пользу – подвели быстрота и меткость. Я перехватил обеими руками его запястье, завалился на спину, увлекая парня за собой, упер ему ногу в живот и отправил его в полет. Последовавший удар сотряс номер и, вероятно, несколько соседних.

Одним движением я извернулся и поднялся на ноги, но уже не было надобности спешить. Коридорный лежал в конце номера, лицом на подоконнике балконного окна. Я взялся за воротник, и голова откинулась назад, едва не коснувшись лопаток. Я вернул парня в прежнюю позу, сожалея о его преждевременном уходе из жизни, потому что он мог обладать ценнейшей информацией. Впрочем, это была единственная причина для сожаления.

Я обшарил его карманы, где содержалось немало занятных вещиц, но только две представляли интерес для меня: полупустой портсигар с самокрутками и пара клочков бумаги. На одном машинописные буквы и цифры MOO 144, на другом числа – 910020 и 2797. Мне это ни о чем не говорило, но, сделав логичное допущение, что дежурный по этажу не носил бы при себе бумажки, если бы не считал важными, я спрятал их в надежном месте, которое предоставил мне услужливый портной, а именно в кармашек, пришитый изнутри к штанине примерно шестью дюймами выше щиколотки.

Я избавился от немногочисленных следов борьбы, взял пистолет усопшего, вышел на балкон, перегнулся через ограждение и швырнул вверх и влево. Пистолет перелетел через фронтон и беззвучно упал на крышу футах в двадцати от меня. Я вернулся в номер, смыл в унитаз окурки, выдраил пепельницу и открыл все двери и окна, чтобы поскорее выветрился тошнотворный запах. Затем вытащил мертвеца в крошечную прихожую и открыл дверь в коридор.

Тот пустовал. Я хорошенько прислушался, но не услышал приближающихся шагов. Я подошел к лифту, нажал на кнопку, дождался прибытия кабины, приоткрыл дверь и вставил между ней и косяком спичечный коробок, чтобы дверь не закрылась и не замкнула электрическую цепь. Бегом вернулся в номер, дотащил дежурного