Карамельные дюны - Алина Егорова
Новый формат вешания, который предложил Алик, подразумевал под собой полный отказ от прошлого: «Мы наш, мы новый мир построим». Все передачи, по замыслу Смолина, должны были быть заменены другими, штат сотрудников обновлен. Алик довольно быстро позакрывал большую часть программ. Он избавился бы от всех, как от наследия прошлого, но возникла незадача: образовавшиеся пробелы следовало чем-то заполнить. Программному директору преображение «Звездной пыли» представлялось делом простым и бесхитростным: разрушить до основания и затем возродить из пепла. Он даже подумывал сменить название радиостанции на свое. Подошло бы «Феникс», но Смолин до него не додумался. Первая часть плана — сломать — воплотилась легко, вторая — построить — не заладилась. Алик оставался оптимистом: он продолжал верить, что с новой сеткой вещания вопрос разрешится довольно скоро и нынешняя ситуация — всего лишь временные трудности, без которых не обходится ни одно предприятие.
Коллектив был взбудоражен и возмущен. Пугала неопределенность, особенно экономическая, поскольку затеи программного директора явственно пророчили катастрофический спад рейтинга с неминуемым снижением прибыли от рекламы.
Возмущенные реплики раздавались лишь первое время, и то как-то робко и неконкретно, Смолин словно принес с собой вирус боязливости: сотрудники стали друг другу не доверять, Тот, кто еще имел смелость критиковать руководство, делал это очень осторожно, даже с опаской. Большинство предпочитало не лезть на рожон и притвориться сторонниками новой власти. И только уборщица баба Таня с завидным откровением ругала программного директора на чем свет стоит.
— Все проблемы от низкорослых мужиков. А этот еще и лысый, как пень. Маленький мужичонка богом обижен, из кожи вон лезет, чтобы самоутвердиться.
— Не стоит так категорично, Татьяна Николаевна, — осторожно пытались свернуть опасную тему сотрудники.
— У него комплексы от сознания собственной ущербности, вот и бесится, — продолжала баба Таня, намывая пол. — Сам сморчок, а пыжится, словно что-то из себя представляет. Цепь золотую на дохлую шейку нацепил, боты до блеска начистил, часы сменил, галстук… Только внешняя мишура самого не преобразит, ущербность-то внутри осталась, ее оттуда не вытравишь.
Уборщица говорила громко, ничуть не стесняясь своих оппозиционных взглядов. Если бы Алик в это время находился на месте, он обязательно бы услышал глас народа. На радость коллективу, Смолин находился в отъезде, но тем не менее присутствующие спешили удалиться, чтобы не быть причастными к провокационному разговору. Про себя сотрудники соглашались с бойкой бабой Таней, уважали ее, но поддержать хотя бы кивком головы — боже упаси, уволят еще. Ей-то что? Она уборщица, и терять ей нечего. Без работы с такой профессией остаться невозможно. Поэтому говори что хочешь, разве что не в глаза шефу.
Передачи закрывались пачками. Освободившееся эфирное время заполнялось сырым и скучным материалом. Смолин как нарочно губил самые лучшие программы, оставляя без работы профессионалов. Алик лично где-то находил новых сотрудников, которые старательно ваяли продукцию для эфира.
Первой не выдержала Снегирева. Ей в какой-то степени бунтовать было легче, чем остальным: от эфира отстранили, и в «Пыли» она держалась практически на волоске. Накануне программный директор распорядился закрыть утренний блок, который являлся визитной карточкой радиостанции, — рекламное время в нем оценивалось наиболее высоко. Не то чтобы Алик был безнадежным дебилом, который не понимал экономической выгоды от этого блока. Передача имела успех, но была создана его предшественником, а это раздражало.
— Вы вообще кто? — вытаращил Смолин глазенки из-под очков в стильной оправе.
Майя равнодушно молчала. Иной реакции на свой демарш не стоило и ожидать.
— Кто, я спрашиваю? — допытывался разъяренный Алик.
— Я полагаю, вы знаете.
— Не пререкайтесь, отвечайте на вопрос, когда вас спрашивает директор.
— Майя Снегирева, радиоведущая.
— Именно что. Рядовая ведущая. Ваше дело — исполнять приказы, а не обсуждать их и тем более делать замечания. Что вы смыслите в организации вещания и в управлении предприятием в целом? Может, у вас большой опыт руководства? Или есть специальное образование? Кстати, что вы заканчивали, хотел бы я знать?
— Санкт-Петербургский университет, факультет журналистики.
— Вот именно, — после некоторой паузы выронил Алик. Слова Снегиревой оказались для него неожиданностью, и, чтобы взять реванш, Смолин попытался поддеть: — Журналистики… — протянул он насмешливо. — Было бы у вас образование менеджера, я бы еще понял. А то какая-то журналюшка лезете указаниями, касающимися администрирования!
— Факультет менеджмента и экономики. Второе высшее при том же университете, — произнесла Майя, на что у Алика не нашлось слов, лаже язвительных.
— Идите, — сказал он севшим голосом. — Идите, работайте.
Майя
Работа не приносила никакой радости, и не только из-за самодурства Смолина. Майя бы его вытерпела, если бы погрузилась в работу, но делать на радиостанции ей было нечего. От вынужденного безделья и неприкаянности Майя сильно выматывалась, приходила домой в дурном настроении и выжатая, слоимо лимон. Как назло, Сергей становился с каждым днем все более придирчивым и невыносимым. Если раньше муж обижался ни на что в силу собственного плохого настроения и его недовольство было неопределенным, то теперь он стал предъявлять ей конкретные претензии: «У тебя слишком много своих интересов, ты не обращаешь на меня внимания, мы встречаемся только с твоими друзьями, ты полностью поглощена работой, у других жены дома сидят, пироги пекут и салфетки вяжут, а ты…» И это бесконечное «ты, ты, ты…».
«Я не против, если у тебя тоже появятся увлечения или ты разделишь мои. Внимание тебе я уделяю, но ты — не центр Вселенной, и вращаться вокруг тебя я не могу — самому же станет скучно. Где они, твои друзья? Я буду только рада, если они появятся. Не работать я не могу, и деньги нам не помешают жить в полном достатке, как ты хочешь. В кулинарии продаются чудные пышки, а крючком вязать я не умею, уж извини».
Такие диалоги у них повторялись по нескольку раз. Беспредметные и ни к чему не приводящие. Майю они только угнетали, она пыталась перевести разговор в конструктивное русло, но с Сергеем это не представлялось возможным: он, как нарочно, пытался говорить ни о чем, вываливая на жену сплошные обвинения без всяких предложений, как исправить ситуацию. У Майи появилась догадка, что Сергей вовсе не желает что-либо менять. Он язвит и старается ужалить для того, чтобы выместить на ней
