Искатель, 1998 №2 - Игорь Христофоров
— Чуть не забыл, Аркадий!.. Он только что освободился. Может, сменим имидж на уголовный?
— Ни в коем случае! В той нише кого только нет! Там толчея, как в метро в час пик! Новиков, «Лесоповал», Гоша Арбатский, Толя Полотно, Трофим, Ваня Московский, Игорек Герман, Вова Гогин, Слава Клименков…
— Все-все-все! Убедил! Беру свои слова обратно! Композиторов сам подключишь?
— Это без проблем. Стихи — тем более. Сейчас все поэты — нищие. За копейки напишут.
— Не скажи, Аркадий! Я одного знаю. Ему по штуке за текст кидают.
— Нам такие не нужны. Главное, чтоб рифмовалось.
Санька только сейчас снова повернул голову к часам. Желтый маятник тупо перемалывал воздух внутри деревянной башни. Никто больше не сверлил оттуда Саньку взглядом. И он подумал, что больше не нужно спать на вокзалах.
— А как его звать? — первым вспомнил об имени Аркадий.
— Санька, — ответил за него Золотовский.
— А фамилия?
Вот здесь уже Золотовский не мог сработать суфлером. Под хруст кресла он перебросил вопрос Саньке:
— Какая фамилия-то у тебя?
— Грузевич.
— Не пойдет! — вскрикнул Аркадий и перепугал этим Саньку.
Он еще никогда не видел, чтобы люди так быстро переходили от полусонного состояния к бешеному возбуждению. Впрочем, он никогда и не видел мужиков с серьгой в ухе.
— Ни в коем случае не пойдет! Не эстрадная фамилия. Нужен псевдоним…
— Весенин! — подпрыгнул на кресле Золотовский.
— Почему Весенин?
— Ты же сам говорил, что если ему волосы отпустить, то на Есенина будет смахивать. А где Есенин, там и Весенин!
Лицо Аркадия сморщилось, как будто из спелого яблока превратилось в печеное. Он подержал его таким несколько секунд и все же разгладил морщины.
— Не лучший вариант, конечно. Но ладно уж. Пусть Весенин.
— Как тебе у ребят в берлоге? — неожиданно спросил Золотовский. — Классно?
— Нормально.
— Обстановка, конечно, спартанская, но жить можно. Зато район — сказка! Точно?
Перед глазами Саньки желтыми вспышками замелькали проносившиеся мимо троллейбуса окна Крылатского, и он с облегчением кивнул. Вспышки исчезли, а глаза с удивлением поймали в стекле часов все то же седое лицо. Прошлое смотрело на него с укором, и Саньке впервые стало по-настоящему страшно.
— «Бабки» на первое время получи у Венерочки, секретарши, — причмокнул он губами и пригладил и без того ровненький височек. — Держись с группой. Что делать дальше, тебе скажут. Все. Иди… И это, смени прикид… Купи себе приличные тряпки. А то в этом рванье тебе скоро начнут милостыню подавать…
Санька по-военному резко развернулся через левое плечо и тут же посмотрел на потайную дверцу в мебельной стенке. Именно там стоял в первый его приход Лось. Но сейчас дверца оказалась плотно прикрыта. Призрак седого испарился из комнаты, но Саньке не стало от этого легче. Какая-то заноза засела в сердце и никак не хотела оттуда выходить.
В приемной он получил от Венеры, ставшей вдруг любезной и ласковой, несколько стотысячных купюр, не считая сунул их в боковой карман куртки и вдруг вспомнил, что именно этот карман зеки зовут «скулой».
— Понравилось в Москве? — с придыхом спросила девушка.
Как ни старалась, хрипотцу скрыть она не могла. И замаскировала свой самый большой недостаток улыбкой.
Она была такой приторной, что Саньке даже почудился сахар во рту. Он торопливо сглотнул слюну, избавляясь от ее сахара, и прожевав что-то типа «Ны-нормально», вышел в коридор.
Лося у дальней двери не было видно, и Сашка решился на невозможное. Он шагнул к одной из белых дверей. Ему показалось, что из комнаты именно за этой дверью есть ход в кабинет Золотовского, ход через дверь мебельной стенки.
Он рванул на себя белоснежную створку и удивленно застыл при виде зековского интерьера: четыре металлические двухъярусные койки по две у каждой стены, синие казенные одеяла на них, тумбочки, набитый огромный рюкзак в углу. Впрочем, рюкзак к пейзажу зоны уже не подходил.
Санька уже хотел шагнуть в комнату, чтобы узнать, есть ли все-таки из нее ход в кабинет Золотовского, но тут ему на плечо опустилась ладонь. Такая увесистая пятерня могла быть только у седого.
Санька обреченно обернулся и сразу ощутил, как схлынул испуг.
— Ты чего это? — глухо спросил его Лось.
Челюсти охранника упрямо перемалывали что-то, и Саньке показалось, что это вчерашняя жвачка, которая успела за ночь подсохнуть.
— Выход ищу… Вот…
— Выход там, — кивнул Лось в глубь коридора и поморщился от резкого звука звонка. — Кого это принесло?
За спиной Лося, как на прицепе, Санька проплелся к двери, послушал клацание трех сейфовых замков и чуть не получил по физиономии.
В коридор из-за двери ввалился лохматый, потрясающе стильно разодетый парень и, расстегивая на ходу кожаную жилетку, обшитую чудовищным желто-красным узором, прокричал:
— Шеф на месте?!
— Ты чего, Децибел? — невольно отступил и Лось, хотя совсем не мешал парню пройти дальше.
— Не твое дело! — взвизгнул парень и бегом бросился к кабинету Золотовского.
Его бордовые джинсы исчезли за поворотом.
— Ну, дела! — удивился Лось.
— Заваруха какая? — понаглее спросил Санька.
— Да я Децибела никогда таким прикантованным не видел.
— Без понта?
— Да иди ты! — огрызнулся Лось.
В эту минуту Санька пожалел, что не закрыл за собой белую дверь. Если из той комнаты все-таки был проход в кабинет Золотовского, он бы точно узнал, почему впервые в жизни так разнервничался парень со странным именем Децибел.
ПЕРВЫЙ ШЛЯГЕР В ШОУ
НАЗЫВАЕТСЯ «ВОРОБЫШЕК»
Говорят, что неудобно спать на потолке. Одеяло все время сваливается. Санька это не пробовал. А вот сон на полу в крылатской хазе вышел полубредовым. Даже предыдущие вокзальные кошмары, когда храп соседа-бомжа мерещился собственным предсмертным хрипом, а грохот поездных колес напоминал удары пресса, которым пытаются тебе размозжить голову, эти кошмары выглядели веселенькими мультиками по сравнению с картинками, посещавшими Саньку на тощем матрасе Андрея.
Из черной кисельной мути на него наплывали то стальные зубы седого, то желтая серьга в ухе странного мужичка, то пальцы Лося, то троллейбус без водителя. Зубы пытались укусить его, и, казалось, чем ловчее Санька уворачивался от них, тем сильнее возрастало у них желание оставить шрам на его коже. Серьга, увеличившись до размера ошейника, охватывала своей золотой удавкой горло и, охватив, тут же начинала уменьшаться до своих прежних размеров, заставляя хрипеть в удушье. Пальцы Лося, крупные, мозолистые, больше похожие на сучки дерева, чем на пальцы, ложились то на одно плечо, то на другое, и от того, что они вроде бы не делали ничего плохого, вызывали еще