Тайны дубовой аллеи - Юлия Викторовна Федотова
С оружием трудностей не возникало: три ствола было припасено у самого Веттели, два обещал одолжить Токслей, а вот где достать столько патронов, он не знал. И если в Гринторпе не было оружейной лавки, то было отделение полиции, значит, наверняка и патроны водились.
С этим он к Поттинджеру и явился: так, мол, и так, нужна хотя бы сотня патронов, потрудитесь обеспечить, раз уж лишили нас свободы передвижения.
У полицейского глаза полезли на лоб.
– Что-о?! Да в уме ли вы, капитан?! Чтобы я лично стал обеспечивать патронами подозреваемого в убийстве? Ваша наглость наповал разит!
Разит, понял Веттели, до этого момента смотревший на проблему исключительно с педагогической, а не полицейской точки зрения. Но отступать было не в его привычках.
– А кто, по-вашему, должен это делать в сложившейся ситуации? И вообще не понимаю, что вас смущает? Преступник, кем бы он ни был, до сих пор прекрасно обходился без патронов, они ему просто ни к чему, особенно с учетом вашей собственной версии ритуального убийства. Что касается меня лично – я вовсе не собираюсь оказывать вооруженное сопротивление полиции, случись у вас нелепая фантазия меня арестовать. А если вдруг соберусь, то смею заверить: вам меня все равно не взять, с патронами или без, разве что вы вызовете подкрепление. Но если вы отказываетесь – пожалуйста! Тогда разрешите мне или мистеру Токслею на днях выехать в Баргейт, мы сами купим что нужно.
Нет, этого инспектор позволить не мог.
– Хорошо, – процедил он сквозь желтые, прокуренные зубы. – Я привезу вам патроны, если просьба будет исходить от вашего директора. Под его ответственность. И знаете, что я вам скажу? Не берите на себя слишком много, капитан Веттели. В нашем отделении тоже народ стреляный.
– Душевно за вас рад! – Веттели одарил его лучезарной улыбкой и пошел к профессору Инджерсоллу.
Профессор почему-то долго смеялся, но просьбу подтвердил, и уже в пятницу окрестности мирного Гринторпа содрогались от пальбы. Огастес Гаффин блуждал по школе бледной тенью, страдальчески прижимал пальцы к вискам и стонал:
– Ах, это просто не-вы-но-си-мо! Мало нам было бесконечных убийств и похорон, теперь еще это восстание сипаев под боком! Что за дикие забавы? У меня от них мигрень.
– Какие же это забавы? – невозмутимо возражал Веттели в пятый или шестой раз. – По программе положена стрельба, разве я виноват? – Какая именно стрельба была «положена по программе», он благоразумно не уточнял.
Учебный процесс шел полным ходом…
О своем благом намерении заняться расследованием убийств лично Веттели вспомнил только в воскресенье, ближе к вечеру. Зато потом начертил целые три таблицы.
В одну из них он свел имена жертв и краткие сведения о них, места и даты преступлений – 11, 18, 25 ноября и 2 декабря, орудия убийства, свидетелей, обнаруживших тела.
Во второй перечислялись возможные мотивы – ритуальное убийство, одержимость, сумасшествие, месть – и очерчивался круг подозреваемых. Увы, получался он уж слишком широким – в него попадал всякий взрослый человек, имеющий отношение к школе, да и старших учеников не стоило списывать со счета.
Хоть немного сузить этот круг должна была третья таблица. В ней Веттели постарался проанализировать качества убийцы.
Кто в школе в совершенстве умеет обращаться с холодным оружием? В первую очередь отставные военные: он сам, Токслей и, скорее всего, доктор Саргасс. А кто в школе обладает специфическим навыком отведения глаз? Здесь к отставникам добавляются выпускники магических университетов: ведьма, химик-алхимик, астроном-астролог. Кто способен переходить на ту сторону? Снова он сам, плюс гоблин Коулман, плюс наверняка Агата.
И наконец, кто настолько ненавидит мистера Веттели, что готов отправить его на виселицу? Вот тут на сцену торжественно выступает Огастес Гаффин, обладатель загадочного трупа под кроватью и – свидетель ли? – второго убийства. А за ним – весь преподавательский состав Гринторпа, за исключением, разумеется, Эмили, мисс Брэннстоун, Инджерсолла и Токслея. Ну и, возможно, Мармадьюка Харриса – зря, что ли, он трепетно и нежно заботится о его авокадо? Другой бы так не стал.
Чем дольше Веттели смотрел на таблицы, тем тяжелее становилось у него на душе. Очень неприятная складывалась картина: его собственная персона фигурировала почти в каждой графе. Неудивительно, что Поттинджер назначил главным подозреваемым именно его. Неизвестный убийца делал все возможное, чтобы свалить на Веттели свою вину, и у него это очень ловко получалось.
Так ловко, что в конце концов он сам начал себя подозревать… Чудовище! – вспомнилось вдруг. То самое, что отразилось в водах той стороны, что не может проходить сквозь защитные круги и пугает единорогов.
«В тебе как минимум две сущности» – так, кажется, сказала Гвиневра? И Поттинджер о том же толковал, только называл иначе – раздвоением личности. А что, если полицейский прав и темная тварь из озера в какой-то момент берет верх над человеческой личностью, заставляет творить черные дела и тут же о них забывать? Ведь теоретически он имел возможность совершить каждое из убийств, не зря каждый раз оказывался поблизости от мест недавнего преступления. Четыре уже совершил, значит, будет и пятое.
Взгляд упал на строчку с датами: 11, 18, 25, 2. Как он мог не обратить на это внимания раньше? «Промежуток между убийствами составляет ровно семь дней! И происходят они… – Он поискал глазами календарь. – Да! Строго по понедельникам».
Значит, завтра будет новое. И никакие «меры безопасности» не помогут. По крайней мере, в том случае, если убийца действительно он. Если же НЕ он… Свидетель, вот кто ему нужен. Человек, который сможет под присягой подтвердить, что капитан Норберт Реджинальд Веттели все утро мирно спал в своей постели, а не слонялся по школе невидимкой, убивая ни в чем не повинных детей.
Но кто? Эмили он о таком просить не может. Что, если преступник все-таки он? Если его вторая, чудовищная сущность, одержимая жаждой крови, явит себя среди ночи, когда они с Эмили будут одни? Ладно, если она просто увидит его в облике бледной мертвоглазой твари. А если тварь захочет убить ее саму, чтобы не ходить далеко?
Но он может ей рассказать…
И он рассказал. О своих подозрениях, о жуткой твари из отражения, о своих чудовищных сущностях и восточном проклятии.
Эмили выслушала его в напряженном молчании, ни разу не перебив. И потом заговорила не сразу. Вид у нее был серьезный, сосредоточенный, но не испуганный.
