Современный зарубежный детектив-7 - Ребекка Занетти

Острая боль пронзает основание черепа, и на меня накатывает волна тошноты. Я теряю равновесие, и Эдриан хватает меня за локоть, чтобы поддержать.

– Вы сильно повздорили! – кричит Джейд. – Все это слышали.

Бум! Над озером взрываются фейерверки. Ярко-зеленые и пурпурные вспышки растворяются в темноте, в воздухе раздается свист. Бум! Бум! Еще два залпа. Как раскаты грома. Как в ту ночь, когда мы пропали. Шел дождь и гремел гром. Я тащила ее через озеро.

Тише, тише, тише.

Шаги, шаркающие по темному туннелю. Фломастер. Крик.

– Ты была с ней! – Джейд пронзительно кричит, соревнуясь с фейерверком.

– Нет, – кричу я и закрываю уши руками. – Нет, нет, нет!

– Это ты убила ее! Ты! – перебивает меня Джейд.

Мой разум вдруг озаряется, как озеро с очередной вспышкой фейерверка. Образ за образом. Воспоминание за воспоминанием.

Тело Мэдди в воде. Льет дождь. Тяжесть ее тела в моих объятиях. Молния, сверкающая в небе. Ее глаза закрыты, она спокойна.

Стоп.

Стоп.

Стоп-стоп-стоп.

Но ничего уже не изменить.

Волосы падают ей на лоб. Раскаты грома эхом разносятся над озером. Ее рука безвольно лежит в моей. Мое сердце бешено колотится, а ее не бьется.

Я не хотела, чтобы с ней что-то случилось.

Я любила ее.

Она была моей сестрой.

Ее больше нет…

Ее больше нет!

– Я все вспомнила.

Глава 28

Мэдди и Грейс

25 апреля

– Эту ночь мы никогда не забудем, да? – говорит Грейс.

– Как далеко нам еще идти?

В туннеле холодно. Ботинки и носки совсем промокли, и кажется, словно вода добралась до костей. Я не чувствую пальцев на ногах уже минут десять.

– Я не знаю, – говорит Грейс. – Это не должно быть слишком далеко.

Как по волшебству, на стене появляется первое имя. Затем еще и еще, пока мы не оказываемся окруженными надписями. Некоторые из них уже выцвели, другие – яркие и выразительные. Надписи расползаются, как паутина, переплетаясь друг с другом, сливаясь в единый поток. Инициалы влюбленных, обведенные в сердечки. Имена друзей в кружочках. Сердечки и крестики, годы и послания – каракули, рассказывающие истории выпускников Форест-Лейн за последние пятьдесят лет. Но нигде не упоминается Грейс.

– Мы что-то пропустили? – спрашиваю я, снова вглядываясь в надписи.

– Нет, смотри. Здесь имя Эрики и еще нескольких человек из нашего класса.

Фонарик высвечивает имена Эрики и Зои. Изображение в точности такое, как на фотографии, которую я нашла в альбоме.

– Здесь ничего нет, – говорит Грейс. – Совсем ничего обо мне.

Уличный фонарь светит сквозь канализационное отверстие в потолке. С дороги стекает небольшой водопад. Я хватаю фонарик и снова осматриваю туннель, но ничего не нахожу.

– Зачем ей лгать о том, что мы можем так легко проверить?

– Я не знаю, – медленно произносит Грейс, без остановки просматривая имена. – Она была добра ко мне первые несколько недель, когда мы переехали сюда. Мы были друзьями.

– Да, она говорила, но, с ее слов, потом вы отдалились друг от друга.

– Отдалились? Она была моей тенью, с тех пока как переехала.

– А что было, когда она вернулась?

– Я пыталась с ней поговорить, но она вела себя как-то странно. Она сказала, что я должна перед ней извиниться.

– За что?

– В девятом классе она постоянно отпускала замечания в свой адрес или в адрес других девочек. И постоянно говорила о своем весе. А потом она перестала обедать, и я рассказала об этом психологу.

– И она разозлилась на тебя за это?

– Думаю, да. Я даже не знаю, разговаривал ли с ней психолог. Джейд никогда не рассказывала мне об этом до того, как уехала. Все, что я знаю, – это то, что ее родители в то время переживали развод.

– Да, об этом она тоже упоминала. Ее отец утверждал, что у нее было расстройство пищевого поведения из-за ее мамы, из-за привычки той заниматься спортом и соблюдать диету. Он убедил судью, что это правда, и звонок из школы, по-видимому, стал решающим доказательством. Джейд сказала, что это разрушило ее жизнь.

– Тогда она должна злиться на своего отца, а не на меня.

– Да, она должна, но… может быть, Джейд, несмотря ни на что, в глубине души все еще его любит.

Я знаю это лучше, чем кто-либо другой. Я люблю Грейс, поэтому возненавидела ее вопреки своему желанию за то, что она бросила меня ради внимания и успеха в обществе. Но те, кого мы больше всего любим, иногда причиняют нам больше всего боли. Я вспоминаю все, чем Джейд делилась во время игры в прятки.

– Она восприняла твой телефонный звонок как переломный момент в судебной тяжбе, без него ее жизнь могла бы сложиться по-другому.

Всю неделю Джейд наслаждалась моими жалобами на Грейс. Теперь я знаю, что она ревновала меня к ней, как и я ее. Но если я пыталась подавить ревность, то Джейд позволила ей поглотить себя, пока в ней не пробудилась жажда мести.

– Я не хотела причинять ей боль, – в замешательстве говорит Грейс. – Я помогала ей. Доктор Кремер помогала мне, когда все ненавидели меня в восьмом классе, поэтому я подумала, что разговор с кем-нибудь поможет и ей.

Я подношу фонарик к подбородку:

– Грейс, я говорю это со всей любовью: ты не хочешь признавать, что твои действия, какими бы благими намерениями они ни обосновывались, причиняют боль людям.

– Нет, это не так. Я…

– Грейс.

– Хорошо, – признается она. – Я понимаю. Но я не сделала ничего плохого. Я беспокоилась о ней и хотела помочь.

– Ты права. В этом не было ничего плохого. – Она почти в точности повторяет то, что говорила ранее. Она знала, я была расстроена и пыталась помочь. Я могу себе представить, что чувствовала Джейд. – Иногда легче обвинять других людей, чем признать, что мы нуждаемся в помощи.

– И некоторые из нас действительно мастера в том, что обвинить во всем себя.

Она многозначительно прищуривается и кашляет.

– Да, хорошо, – говорю я и подталкиваю ее локтем. – Рада, что у меня есть ты и что ты можешь помочь с этим.

Все говорят, что воспоминания о творческом отпуске остаются на всю жизнь, и я уверена, что никогда этого не забуду. Мы с Грейс через многое прошли вместе, и независимо от того, где мы окажемся в будущем, она всегда будет рядом со мной. Она была рядом, чтобы подоткнуть мне одеяло, когда папа задерживался на работе допоздна, несмотря на то