Современный зарубежный детектив-7 - Ребекка Занетти

Папа сжимает мое колено:

– Ты в порядке?

Я сжимаю его руку в ответ и поворачиваюсь лицом к трибуне. Все будет хорошо. Следующий час будет наполнен добрыми словами от сотрудников школы и тренеров, забавными историями, рассказанными друзьями и товарищами по команде, и прекрасной песней нашего хора. Слезы и смех разливаются в прохладе весеннего воздуха, и к тому времени, когда директор Эйвери закрывает вечер, становится ясно: никто не сможет заменить Грейс, но ее восемнадцать лет на этой земле были наполнены любовью и радостью, которых хватит на всю нашу жизнь.

– Столл, подожди. – Эдриан пытается меня догнать. Но я продолжаю уверенно двигаться вперед. Сейчас не время. Слишком много потрясений на сегодня.

– Мэдди, пожалуйста.

Звук моего имени удерживает меня от того, чтобы рвануть к машине. Он всегда называл меня Столл, во время поездки и после. Мой мозг не позволял никому называть меня Мэдди, но я всегда просила Эдриана звать меня по фамилии. По его словам, миссис Миллер, секретарша в школе, звала меня по имени, но я не обращала внимания. Сколько раз за последние несколько недель люди произносили мое имя, а я его не слышала? Как часто мы произносим имя человека, с которым разговариваем?

И вот он уже рядом со мной. Шляпа прикрывает его темные волосы и оттеняет карие глаза. Он машет моим родителям.

– Встретимся у машины, – говорю я им. Мама кивает в ответ, и папа обнимает ее за плечи.

– Я знаю, тебе нужно время, но я хочу знать, все ли с тобой в порядке, – говорит Эдриан. – Я о тебе беспокоюсь.

– Это правда? – Слова застревают у меня в горле. – Не знаю, смогу ли я.

– Да, конечно. Мне есть за что извиняться, и я хочу сделать это лично. – Эдриан снимает шляпу и теребит ее в руках. – Клянусь, я не знал, что у тебя…

– Галлюцинации? – добавляю я. Нельзя винить его за то, что ему трудно произносить это слово. Мне тоже было неудобно говорить его до того, как оно стало применимым ко мне словом.

– Я беспокоился о тебе, но как только узнал, что с тобой все в порядке, я решил, что ты больше не захочешь со мной разговаривать после всего того, что случилось, и я не знал, как заговорить с тобой после исчезновения Грейс.

Я помню, как увидела его на прогулке с Физзи. Каким неуверенным в себе он мне тогда показался. Я предположила, что ему было неудобно оказывать мне поддержку, но на самом деле он думал, что я сорвусь на крик, как в последний раз, когда он видел нас с сестрой.

– Мне надо было сразу признаться тебе, что я обнародовал запись из твоей записной книжки, но подумал, что глупо признаваться, когда ты сильно обеспокоена своей сестрой. Тебе и так было несладко, я не хотел сделать тебе еще больнее.

Видно, что эти слова причиняют ему боль, сводя скулы. И это лишь усложняет мою задачу, ведь я тоже не хочу сделать ему больно.

– Я собирался рассказать тебе все за завтраком, но потом ты улыбнулась, и я… Мне нравится твоя улыбка, и я готов был сделать что угодно, лишь бы она не исчезла.

Легкий ветерок играет в моих волосах, и несколько прядей падают на лицо. Эдриан убирает их за ухо, его прикосновения нежные и робкие.

– Когда ты узнал? – спрашиваю я, отворачиваясь.

– Что ты приняла себя за Грейс?

Я киваю.

– Когда?

– Я ничего не знал до тех пор, пока твой отец не сказал мне. На вечеринке я сразу понял, что что-то не так, но не знал, что именно. Если бы я знал, клянусь, я бы попытался помочь, попытался поговорить с тобой.

Я качаю головой:

– Даже если бы ты сказал мне правду, я бы не поверила.

Судя по тому, что говорит доктор Кремер, я, возможно, вообще ничего не услышала бы. Одна из самых сильных головных болей возникла у меня, когда я искала свой дневник в нашей спальне, пытаясь увидеть комнату глазами Мэдди. Доктор Кремер была права. Мне пришлось смириться со своими воспоминаниями, прежде чем я смогла осознать, кто я на самом деле.

– Я мог хотя бы попытаться, – говорит Эдриан.

– Мой собственный отец пытался убедить меня, что я не Грейс, и это вызвало психосоматические головные боли, мешающие моему мозгу переварить его слова. Ты, конечно, мог бы попробовать, но тебе вряд ли бы удалось.

Эдриан прячет руки в карманы:

– Я все еще очень сожалею о том, что сделал во время творческого отпуска. Нельзя было брать твою записную книжку… Надо было извиниться перед тобой лично во время поездки, а не писать это письмо.

Мне неловко, что я предположила, будто Эдриан может иметь отношения с моей сестрой, хотя на самом деле он был только со мной…

– Были времена, когда ты казалась… другой, но я списал это на то, что ты переживаешь потерю сестры. Кто угодно на твоем месте повел бы себя так же. Но все, что сказал тогда на детской площадке, – правда. Я хочу быть здесь, с тобой, несмотря ни на что. – Он эмоционально жестикулирует, а потом добавляет: – Давай попробуем начать все сначала.

– Я… – Я хочу, чтобы его слов было достаточно, но я должна быть честной с ним. Эдриан, возможно, до вечеринки у Николь и не знал, что у меня были галлюцинации, но это ничего не меняет. – Не думаю, что это хорошая идея.

Его темные брови смущенно хмурятся.

– Я правда очень сожалею, что прочитал твое стихотворение, – повторяет он, и искренность, звучащая в его голосе, почти ломает мою решимость.

– Я знаю, но дело не в этом.

– Тогда в чем дело? Ты стесняешься своего состояния? Потому что я знаю, к чему может привести травма. Я знаю это, потому что моя мама, проснувшись, иногда забывала, что ребенка больше нет…

– Нет, дело не в этом. – Я не знаю, как это объяснить.

– Тогда скажи, что не так, – искренне просит он. – Ты боишься, что это случится снова? Что ты снова все забудешь и в этот момент я буду рядом? Я…

– Эдриан, хватит.

Мне еще больнее от того, что он такой понимающий, такой