Человек, который не спал по ночам - Дэвид Хэндлер

— Привет.

— И тебе привет.

Лулу услышала ее голос в телефонной трубке. Так всегда происходит. Не спрашивайте, как это у нее получается. Она влетела в спальню из гостиной, прикинула, много ли у нее шансов запрыгнуть на кровать, поняла, что их нет, после чего залаяла. Лай у Лулу получался очень грозный — особенно для собаки с такими коротенькими ножками. Я шикнул на нее и, подхватив на руки, посадил на кровать. Она устроилась рядом и выжидающе уставилась на телефон.

— На самом деле, если честно, пока все идет так гладко, что даже как-то не верится, — промолвила Мерили. — При том что… ну… Ты же знаешь… Мы открываемся на следующей неделе. Ты придешь? Ну, на премьеру.

— С удовольствием.

— Отлично. Тогда я все устрою. В кассе тебя будут ждать два билета.

— Должен тебе сказать, что Лулу не большая поклонница Филиппа Барри — она считает его пьесы дряхлой стариной.

— О своей мамочке она думает так же?

— Ну что ты. Она часто вспоминает о тебе, причем в самых восторженных выражениях. Я постараюсь высвободить вечер. Мы бы тогда могли поужинать вместе. Или у тебя намечается вечеринка после спектакля?

— Ради тебя я ее пропущу, — ответила Мерили. — Ну если ты только сам не захочешь на нее пойти.

— Давай пропустим, — предложил я.

— Давай, — согласилась она. — Ну, как тебе Ти-Эс?

— Он не совсем в себе. Знаешь такое выражение: «от него осталась одна оболочка»? Так вот никогда прежде не встречал человека, который мог бы стать столь красноречивой иллюстрацией к этому выражению. Разумеется, за исключением самого себя.

Я ожидал, что она мне возразит, и просчитался.

— У меня висело его фото на стене комнаты, когда я училась в пансионе, — сказала она, — тогда он носил такие облегающие джинсы, что были видны очертания его члена.

— Мне всегда казалось, что тебе по вкусу такие, как Дерек Грэгг.

— Ничего подобного, солнышко. Всем нравился именно Ти-Эс.

— Особенно парням, — доверительно сообщил я.

— Да ладно, — ахнула она.

— Информация из первых рук.

— О-о-ой, — протянула Мерили, — расскажи еще что-нибудь.

— Помнишь, как погиб Паппи Джонсон?

— Напился и передознулся, разве нет?

— Ти-Эс уверяет, что его убили.

— Ну-у-у, Хоги, даже не знаю, что сказать, — недоверчиво протянула Мерили. — Вокруг смерти каждой рок-звезды ходит много разных слухов. Некоторые верят, что Джим Моррисон до сих пор жив, а Брайана Джонса убрало ЦРУ. Когда я снималась в Теннеси с Сисси, мы с ней на выходных съездили посмотреть на Грейсленд[28]. Знаешь, некоторые фанаты Элвиса, с которыми мы познакомились там, считают, что он просто переместился в параллельный мир. Какая-то ерунда на постном масле, согласись?

— Соглашусь. Мне не хватает твоих образных выражений.

— Ну и вообще, с тех пор как Паппи Джонсон умер, прошло больше двадцати лет.

— Может, ты и права, но вот шофер Ти-Эс сегодня мне уже угрожал.

— Хоги, ты что, опять ввязался в какую-то мрачную опасную историю?

— Искренне надеюсь, что нет.

— Иногда я за тебя волнуюсь.

— Неужели? — Мне стало приятно. — Почему?

— Ты не умеешь вовремя останавливаться.

— Сочту твои слова за комплимент.

— Это вообще-то была конструктивная критика.

— Вот как?

Она прочистила горло.

— Что с романом?

— Ну… есть кое-какие задумки.

— Это здорово, солнышко! Я так за тебя рада.

— Думаю, как только ты узнаешь о чем он, восторга у тебя поубавится.

— Ну отчего же… Только не говори, что собрался написать что-то гадкое и жалкое в стиле Норы Эфрон[29].

— Это уж решать не мне, а «Таймс».

— Согласись, забавно, что и ты, и я в одно и то же время оказались здесь, — вздохнула она.

— Соглашаюсь. Забавно.

— Мне всегда казалось, что Лондон — наш с тобой город.

— Я остановился в «Блейке».

— Романтичный дурак.

— Отчасти ты права.

— И в чем же именно?

— Лучше скажи, где остановилась.

— В очаровательном домике на Кронуэлл-роуд. Мне его сдала одна британская актриса, которая сейчас снимается в Нью-Йорке, — Мерили снова вздохнула. — Сама не знаю, что я нашла в этом городе. Романтическим его точно не назовешь. Здесь все серое, влажный климат, воняет выхлопными газами и ужасным дешевым одеколоном.

— Мерили?

— Да, солнышко?

— Как Зак?

Она замялась с ответом.

— У Зака кое-какие сложности, остался дома. Об этом нам тоже надо будет с тобой поговорить.

Некоторое время мы оба молчали.

— Солнышко? — на этот раз молчание нарушила первой она.

— Да, Мерили?

— Ведь так, как раньше, уже не будет, а?

— Может быть, будет лучше.

— Спокойной ночи, солнышко.

— Сладких снов, Мерили.

Я повесил трубку. Лулу пристально следила за мной.

— Даже не думай, — отрезал я. — Не мечтай. Шансов нет. Никаких. Забудь.

Она заскулила. Я велел ей заткнуться. Затем я встал и пошел принимать ванну.

Глава 3

(Запись № 1 беседы с Тристамом Скарром. Записано в его апартаментах 19 ноября. Тристам Скарр гладко выбрит, одет в темно-синий спортивный костюм и баскетбольные кроссовки «Эйр джордан». Немного нервничает, но глаза более ясные, чем во время нашей первой встречи.)

Хог: Готовы?

Скарр: Поехали. На старт, внимание, марш!

Хог: Если позволите, давайте с самого начала.

Скарр: С самого начала. Ну ладно. Я появился на свет одним вечерком в… пятьдесят шестом году. Должен был сидеть в своей комнате и делать уроки. Но я занимался совсем другим. Видишь, какое дело, брательник Рори, который служил в Бремене, рассказал нам о станции «Радио Люксембург»[30]. Они ставили рок-н-ролл, которого на Би-би-си тогда не было. Фантастический момент, корешок. Дверь комнаты закрыта. Кручу ручку настройки. Ищу. В динамике — одни помехи. А потом вдруг еле слышно… оно!

Хог: Оно?

Скарр: Heartbreak Hotel. Элвис. Меня в жар бросило. Вывернуло всего наизнанку. В этой песне был весь я. Вот в тот самый момент я и понял, кем хочу стать. Врубаешься?

Хог: Да, понимаю. У меня было схожее ощущение, когда мне впервые попал в руки журнал «Мэд»[31]. Спасибо за откровенность. Это очень личный и эмоциональный момент. Однако, если не возражаете, давайте начнем с самого начала.

Скарр: С голоштанного детства? (Пауза.) Ладно. Я был единственным ребенком в семье. Родился 10 апреля 1944 года.

Хог: Где?

Скарр: Среди развалин. Официально они назывались Лондоном. Само собой, еще шла война. Мама работала санитаркой. Батя служил в авиации. На бомбардировщике. Ба-бах! Мартин и Мета. Тристамом меня назвали в честь деда. Познакомились они вроде бы на танцах. Оба были уже не первой молодости. И не особо счастливыми. Обоих уже нет в живых. Когда они ушли на пенсию, я им купил дом в Брайтоне.