Проблема наблюдателя - Песах Амнуэль
— Мы жили в разных городах, — напомнила мисс Бохен. — А остальное вас не касается.
— Да, — согласился Розенфельд, отвечая на первую фразу и проигнорировав вторую. — Так захотели вы. Управлять иногда легче по телефону, верно?
Ответа он не ждал, но она ответила.
— Да.
Он все-таки решился.
— Джейн… — Он наклонился вперед, а мисс Бохен подняла на него взгляд, и он выдержал, не зажмурился, не моргнул, смотрел и смотрел. И видел.
— Джейн, — повторил он, — это было твое решение. Не Джеремии.
Она молчала. Он ждал. Кофе остывал. Солнце все еще не село, но тени обогнули землю и вернулись, слившись с собой. Так казалось, и Розенфельд машинально попробовал смахнуть со стола бесконечную тень закрывшего солнце облака. Он разорвал тень надвое, и солнечный зайчик перебежал с его ладони на руку мисс Бохен. Застыл в ожидании.
— Он сказал: «Джейн, родная, это можно сделать только один раз… или не сделать никогда». «Что „это“?» — спросила я, хотя, выслушав его рассказ о математической вселенной, я поняла, что значит «это», не спрашивайте меня, я не сумею объяснить. Интуиция? У Джерри была девушка, нет, правильнее сказать, он был у девушки, она хорошая, но… Нужно было сказать: «Она тебе нужна, женись на ней», но я знала, что тогда он перестанет быть моим, она была замечательная, но решать за него, как ему поступать, она бы не стала, потому что не понимала его так, как я. Они расстались, и все опять было хорошо, а в тот вечер… Это была математика, но это была и жизнь — не моя, не его… Точнее, не только моя и не только его, и не только всех людей, и не только всего живого на свете, и не только…
Она могла перечислять долго — до самых истоков, и никогда не закончила бы фразу. Розенфельд прервал поток ее сознания, дотронувшись до ладони, будто нажал на кнопку выключения. Дженнифер руку не отдернула — положила свою ладонь поверх его, ладонь была ледяной, и Розенфельд прикрыл ее от холода другой рукой. Дженнифер поставила стаканчик на стол и подняла руку, будто раздумывая…
— Ты сказала: «Сделай это».
Она положила вторую ладонь поверх его, и Розенфельд удивился: эта ладонь была горяча. Впрочем, ничего странного: ведь в руке только что был теплый стаканчик.
— Я спросила: «Это трудно?», и он ответил: «Легко. Это — мысль. Воля. Желание. Вселенные создаются из ничего. Физики говорят — из флуктуации»… «Ты не физик», — сказала я. «Нет, — согласился Джерри. — Но бесконечное число вселенных возникло из математических структур. Физика появилась потом. Из струн. А струны — из математики». — «Это трудно?» — повторила я, и он повторил: «Легко». Тогда я задала последний вопрос: «Родится другая вселенная?» «Множество, — сказал он, — и наша тоже. Вот эта», и он взглядом показал на стены, на окно, на небо за окном. Тогда я сказала: «Сделай это, Джерри!»
И камень, стоявший на вершине горы, потеряв равновесие, покатился вниз.
Она замолчала, будто споткнулась.
— Такого быть не может, — тихо произнес Розенфельд. — Вселенная возникла в Большом взрыве почти четырнадцать миллиардов лет назад.
— Нет, конечно. Не может, — сказала она.
Или подумала? Он не расслышал.
В математических структурах нет времени, — подумал Розенфельд. Или произнес вслух?
— А потом Джерри уехал. Как обычно. И как обычно, мы перезванивались — каждый вечер, перед сном. Он ложился поздно, часа в три, а я раньше — в двенадцать. Вот и получалось, что — одновременно. Он тут, я там. В субботу он не позвонил. Я решила, что Джерри заработался, и легла спать. Он не позвонил и на следующий вечер. И его телефон не отвечал.
Розенфельд поднялся, и рука Дженнифер упала на стол.
Он мог сказать ей сейчас. Мог — потом. Мог не говорить никогда.
— Ты убила его.
— Он создал Вселенную. Стал Богом.
— Ты его убила.
— Джерри был гением, — убежденно сказала она. — Непризнанным. Так не должно было быть.
— Ценой его смерти.
— Цена — вот. — Она взглядом показала на стены, на окно, на небо за окном..
— Это только гипотеза. Он мог создать бесконечное число других вселенных. В струнной теории…
— Нет, Джерри создал наш мир и стал Богом.
— Ты в это веришь?
— Да, — твердо сказала она.
— Вера и наука, — тихо произнес Розенфельд, — две вещи несовместные.
Он больше не мог ее слышать. Он больше не мог на нее смотреть. Человек не таков, каким мы его видим. Человек таков, каким мы его ощущаем.
Розенфельд поднялся и закинул за спину рюкзак.
Пазл сложился в последний раз. Правильный? Он думал, что — да. Был ли уверен? Он надеялся, что — нет.
Мисс Бохен пила кофе мелкими глотками, и Розенфельду больше всего сейчас хотелось положить ей голову на колени и застыть в этой позе навеки.
Он повернулся и пошел к выходу на посадку, ворота В, стойка 9.
* * *
Она позвонила, когда он сидел в кресле у окна и смотрел на запад, где струился закат, над которым черной стеной висели тучи, не позволяя появиться звездам. Впрочем, за толстым стеклом Розенфельд все равно не увидел бы ни одной звезды.
— Джерри никогда не признали бы при жизни, — сказала она. — А теперь на него молятся.
Розенфельд прервал связь. Он хотел быть с этой женщиной. Он представлял, как они могли бы сидеть вечерами на его диване в его квартире в его городе на его планете в его вселенной. Он рассказывал бы ей, как прошел день, она смотрела бы ему в глаза, и он знал бы, что готов сделать для нее все.
Самолет вздрогнул и медленно пополз по рулежной дорожке.
«Это можно сделать только один раз».
«Вселенная возникла из ничего. Не одна — бесконечное множество»…
«Струны — всего лишь математика».
Струны, частицы, вакуум, инфляция, Большой взрыв, плазма, квазары, галактики…
Мы.
«Маленький шаг человека — огромный шаг человечества».
Сердце.
«Сделай это, Джерри!»
«Ибо прах ты и в прах возвратишься…»
* * *
— Как провел отпуск? —
