Племя Майи - Анна М. Полякова
Ужинали мы с матерью в тишине, что редко случалось за этим столом. Где-то внутри поднималось что-то тяжелое — не злость, не обида, скорее принятие.
Отец не бросал меня: он просто знать не знал о моем существовании.
Когда мы уже стояли у двери, я вдруг поняла, что нахожусь словно между двумя мирами: тем, где мы жили до этого разговора, и тем, в который теперь придется войти нам обеим. Мать привычным движением поправила ворот халата, молча глядя на меня.
— Ты злишься? — спросила она наконец.
Голос ее был ровным настолько, что стало даже обидно. Как будто она задала вопрос, чтобы поставить диагноз, а потом, когда за мной закроется дверь, спокойно проанализировать услышанное и повесить клеймо.
— Не знаю, — ответила я. — Наверное, для злобы я слишком хорошо тебя знаю.
Мать кивнула: ни вздоха, ни улыбки, только еле заметное движение головы, будто поставила точку в медицинской карте.
— Я не хотела, чтобы ты росла с иллюзией, обидой или ожиданием, которое никто не смог бы оправдать.
Это был ее способ любви: рациональный, сдержанный, местами безжалостный.
Я уже выходила за порог, когда она положила руку мне на плечо, и в этом прикосновении вдруг проступило что-то тонкое, нежное.
— Береги себя, — попросила она.
Я не обернулась, только кивнула и пошла вниз по лестнице с чувством, что взяла с собой ровно столько, сколько смогла, а остальное пускай остается там, наверху.
Ранним утром я отправилась в столицу. За рулем ехать не решилась — пугало оживленное движение в городе, к которому я не привыкла.
Электричка в Москву шла бесконечно долго, и заявленные два часа растягивались по моим ощущениям в целую вечность. За окном маячила яркая летняя зелень, я смотрела на проплывающие станции, но видела совсем другое — черно-белую фотографию и лицо человека, которого я никогда не знала.
Мы договорились встретиться у Новодевичьего. Виктор Сергеевич ждал меня в назначенный час на скамейке в парке возле пруда. Он был в круглых очках, в осанке чувствовалась врачебная выправка. Мужчина поднялся мне навстречу, и в его глазах было что-то, от чего к горлу подступил ком.
— Майя? — спросил, хотя, кажется, уже точно знал.
Я только кивнула, а он неожиданно мягко улыбнулся и обнял меня: чуть неловко, по-мужски сдержанно, но в этом жесте было столько тепла, словно он пытался сделать то, что не успел сам Иванов.
— Как же вы на него похожи, — произнес он, отступая на шаг и глядя пристально, будто искал черты давнего друга в моем лице. — Спасибо, что приехали.
Мы опустились на скамейку. Я смотрела на него и чувствовала, как внутри начинает медленно таять напряжение, как будто пришла туда, где меня ждали.
— Расскажите мне о нем, — попросила я. — Человеке, которого мне довелось увидеть только в гробу.
— Мы были не просто коллегами, мы шли рука об руку: учеба, первая практика, ординатура, потом работали в одном отделении. Аркаша всегда был не из тех, кто «просто режет», не только хирург, а человек, который искал в медицине смысл. У него всегда были идеи и цели, да и пациентов он никогда не воспринимал как набор органов.
— А есть и такие врачи?
Виктор Сергеевич с удивлением на меня посмотрел, а потом мягко улыбнулся:
— Как хорошо, Майя, что вам подобные индивиды среди нашего брата не попадались.
Сложно было с этим не согласиться.
— Вы работали вместе до самого переезда Ивановых в Красные Овраги?
— Нет, последние лет пять в разных учреждениях, но ближе от этого быть не перестали. Редко можно встретить не просто хорошего человека, а настоящего, если вы понимаете, о чем я. Нашей дружбой я дорожил.
Я слушала, почти не дыша. У меня было чувство, будто образ того, кто до этого был для меня лишь тенью, наконец обретает черты живого человека.
— Почему отец уехал из Москвы?
Я прекрасно помнила, что рассказывала мне об этом Елена. Мне не терпелось подступиться к главному вопросу, но отчего-то я оттягивала этот момент, а потому задала этот.
На удивление, Виктор Сергеевич с ответом не торопился: поправил очки, поерзал на лавке. Я решила прийти ему на помощь:
— Слышала, будто его жена родом из тех мест.
— И об аллергии младшей дочери, должно быть, тоже знаете? Это звучало… удобно.
— А на самом деле?
Он вздохнул:
— Людмила, его супруга, она тоже врач, анестезиолог.
Виктор Сергеевич собирался с мыслями, а я вдруг подумала, что до этого момента даже не интересовалась специализацией вдовы Иванова.
— Был случай в ее больнице: обычная плановая операция, в ходе которой пациент скончался прямо на столе. Такое случается, но выяснилось, что с введенным препаратом было что-то не так. Ответственность, само собой, лежала на анестезиологе. В больнице пытались разобраться, некоторые коллеги начали шептаться. Она хороший специалист, но в таких историях этого мало. Аркадий не стал дожидаться скандала, и они уехали почти сразу после инцидента.
— Получается, Ивановы сбежали? — удивилась я.
— Сильно сказано, просто переезд, без лишних объяснений.
— Но всем была понятна причина.
— Как минимум коллегам Людмилы, хотя слухи добрались и до больницы Аркаши.
— Он ведь не может отвечать за врачебную деятельность своей жены.
— Ею мой друг очень дорожил, как и дочерью. Поэтому между семьей и карьерой сделал правильный выбор.
Слова Виктора Сергеевича задели, в моем случае все было ровно наоборот: вместо отношений с матерью он выбрал карьеру. Впрочем, зная матушку, я понимала, что она вряд ли тогда стремилась построить семью в ущерб работе. Одно дело родить для себя, ни на кого не оглядываясь, совсем другое — войти в отношения, для чего мать будто бы не была создана вовсе.
— Для чего тогда Иванов решил ворошить прошлое и искать меня, если у них с Людмилой был прекрасный союз и Ярославу он очень любил?
Мужчина усмехнулся:
— Судьба иногда удивительным образом играет с нами. Аркаша случайно узнал о вашем существовании. Он и предположить не мог, что у него не одна дочь. Произошло это здесь, в Москве, когда он приехал на очередное обучение — мой друг никогда не переставал впитывать знания, впрочем, как и я. Мы сидели
