Зеркало Архимеда - Наталья Николаевна Александрова
— Надо же, как вы заговорили, Геннадий! Вы и правда очень изменились… но насчет права — как раз я имею полное право здесь находиться, вы ведь не забыли, что это — дом профессора Согурского, не чужого мне человека…
— Ну да, я знаю, что вы — его сын, но знаю также, что у вас были с отцом плохие отношения! Поэтому профессор оставил этот дом не вам, а своей внучке…
Психиатр побагровел и крикнул:
— С этой девчонкой я как-нибудь сам разберусь! А вот вы здесь по какому праву находитесь?
Геннадий ничего не успел ответить.
Анатолий Иванович взял себя в руки, понизил голос и заговорил мягким, убедительным, завораживающим голосом:
— Геннадий, нам с вами незачем ссориться. Мы с вами всегда находили общий язык…
С этими словами он достал из кармана ручку в блестящем золотистом корпусе и начал как бы машинально поворачивать ее.
Отраженный от блестящего колпачка блик невольно притянул взгляд Геннадия.
Геннадий следил за золотистым бликом, и этот блик, это ритмичное мерцание постепенно завладевало его волей…
Геннадий хотел было возразить врачу, сказать, что не было у них общего языка, что Анатолий Иванович обращался с ним как с подопытным кроликом… но язык его плохо ворочался, готовые вырваться слова застревали в гортани, и сами мысли стали вялыми и тягучими, как густая патока…
— Мы всегда находили общий язык — и сейчас найдем, — говорил врач мягким, убедительным голосом. — Вы расскажете мне все, что знаете об этом доме… мне вы можете доверять…
В душе у Геннадия шевельнулся протест. Он знал, что как раз доверять этому человеку нельзя ни в коем случае. Это недоверие придало ему новые силы для сопротивления, для борьбы с этим завораживающим, обволакивающим голосом…
Главное — не поддаваться, не доверять ему!
Что же делать?
Нужно сделать вид, что он полностью подчинился воле психиатра… тем более что это недалеко от правды.
Вялым, невыразительным, полусонным голосом он проговорил:
— Да… я могу вам доверять…
— Очень хорошо!
Анатолий Иванович шагнул вперед. Взгляд его стал цепким и внимательным, как у ястреба, обнаружившего внизу, на земле растерявшегося цыпленка.
— Очень хорошо! — повторил он. — Вы ведь были близки с моим отцом? С профессором Согурским?
— Да, — подтвердил Геннадий прежним полусонным голосом. — Я был его любимым учеником.
— Значит, у него не было от вас секретов? Он с вами всем делился? Все вам рассказывал?
Геннадий понял: вот оно! Психиатр подходит к тому, что его действительно интересует! К тому, ради чего он пришел в этот дом!
Психиатр еще немножко повертел свою ручку, закрепляя гипнотическую власть над Геннадием, и наконец произнес то, что его на самом деле волновало:
— Как-то незадолго до смерти Согурский сказал, что здесь, в этом доме, спрятано какое-то бесценное сокровище. Вы что-то знаете об этом? Он не говорил с вами на эту тему?
Геннадий медлил.
Как шахматист, он обдумывал свой следующий ход.
Что сказать психиатру, чтобы пустить его по ложному следу?
Лена очень удачно успела на автобус, который шел до Прохорова, и народу было немного. Рядом с ней никто не сел, так что некого было спросить, где выходить. Но она и так помнила, что выходить нужно в деревне под названием Зайцево. А оттуда идти по узкой тропиночке через поле минут двадцать или больше, и тогда будет нужное ей село Лисицыно. А там уж пройти всю деревню до старого, стоящего на отшибе дома, что находится на улице Полевой, да там все прямо и прямо, и дом издалека виден.
За окном стремительно проносились придорожные деревни, вот мелькнула заправка, еще надпись такая яркая… да, судя по времени, получается, что ей скоро выходить… ага, вот дом с садом красивым, пионы разные, с дороги видно…
— В Зайцево остановите! — крикнула Лена.
И угадала, потому что водитель проехал еще метров двести и притормозил.
Выходя, Лена смутно ощутила, что что-то не то, но автобус уже рванул с места и скрылся за поворотом.
Лена огляделась и не увидела никакой тропинки.
Вот тут раньше стоял столбик с надписью «Зайцево», а потом нужно было перейти через придорожную канаву по двум бревнышкам, а там уж и тропинка.
Не было столбика, и мостика не было, была здоровенная глубокая яма, которая потихоньку наполнялась водой после вчерашнего дождя. Перейти яму не было никакой возможности, да и дальше не видела Лена никакой тропинки.
Выходит, она ошиблась? Или нахал-водитель высадил ее совсем не там? Хотя нет, вон же табличка валяется «Зайцево», и два зайца на ней нарисованы.
Машина остановилась так тихо, что Лена обернулась, только услышав голос:
— Эй, красавица, ты что тут ищешь?
Внедорожник был прилично заляпан грязью, из окна выглядывал мужчина… Лена плохо видела его лицо против солнца.
— Так что случилось? — снова спросил он, голос был глубокий, спокойный.
— Да вот, — Лена подошла ближе, — тут раньше тропинка была в Лисицыно, а теперь нету…
— Так тебе, выходит, в Лисицыно надо? — вроде бы даже обрадовался он. — Садись, довезу. Пешком теперь отсюда не дойдешь, нету той тропиночки.
И, видя, что Лена замешкалась, рассмеялся:
— Да не бойся ты, тут ехать всего ничего, на машине-то, а пешком ты два часа по дороге тащиться будешь.
Лена сообразила, что выбора у нее нет, и села в машину. Водитель оказался довольно молодым, лицо сильно загорелое, выбрит чисто, и пахло от него не потом, а каким-то приятным лосьоном.
Крупные загорелые руки уверенно лежали на руле, мотор сыто и спокойно урчал.
— Ты в поселке не живешь, — сказал он, — а то бы знала, что тут теперь не пройти. Дорогу мы тут строим, чтобы до Лисицына хорошая дорога была. Там дальше развязка большая будет.
И правда, когда машина повернула, Лена увидела много дорожной техники и людей в строительных касках.
— Вон оно, Лисицыно твое. Тебе куда?
— На Полевую улицу, в самый конец, — сказала Лена, — там дом такой… с двускатной крышей…
— Видел я этот дом, красивый, подремонтировать бы его, и можно жить. Когда дорога будет, участки в Лисицыне очень в цене поднимутся. А у тебя там родные?
— Дед, — неожиданно для себя сказала Лена и добавила, — был… Умер недавно…
Она тут же выругала себя за неосторожность. С чего это ей вздумалось выбалтывать про себя такие подробности первому встречному? Решила же, что никому доверять нельзя, а сама…
— Сочувствую, — водитель
