Зеркало Архимеда - Наталья Николаевна Александрова
Она обняла его еще крепче и все гладила по плечам в надежде, что сумеет незаметно вытащить шприц. И воткнуть его этому типу куда придется. Потому что иначе от него не избавиться. Вряд ли лекарство его убьет, скорее просто одурманит.
А уж потом Лена выспросит у того, второго, кто он такой и что делает в доме ее деда. Точнее, в ее собственном доме.
Этот тип, который являлся ее биологическим отцом (и больше никем), сделал попытку отстраниться, вежливо, но твердо. Лена нехотя его отпустила, но продолжала вглядываться в его лицо с наигранной любовью и восторгом, то есть, во всяком случае, она очень надеялась, что у нее это получается.
— Здравствуй… — он помедлил немного, потом повторил, — здравствуй, дочка!
И Лена поняла, что он забыл, как ее зовут. Да он про ее существование вообще благополучно позабыл и вспомнил, только когда дед ей наследство оставил!
«Ну погоди же, папуля…» — подумала Лена, тщательно сохраняя на лице выражение восторженной идиотки.
Краем глаза она наблюдала за вторым, за тем, которого папаша называл Геннадием. Тот опасливо смотрел на своего врага и потихоньку двигался к двери. Лена отвернулась и показала ему за спиной, чтобы не уходил.
Кажется, Геннадий все понял правильно, потому что он незаметно придвинулся к вазе с засохшими полевыми цветами и устроился поблизости, чтобы успеть схватить вазу в нужный момент. И глаза его так блеснули, что Лена поняла: двинет он этого врача по кумполу, не задумываясь и не медля.
Лена очень надеялась, что до этого не дойдет, поэтому, что называется, усилила напор.
— Я тут совсем одна, ничего и никого не знаю, понятия не имею, как распорядиться дедушкиным наследством. И ты мне поможешь, мы же все-таки не чужие, верно? — при этом она заглянула ему в глаза снизу, как собачонка.
Это было трудновато, поскольку Лена от природы была выше среднего роста, но она очень постаралась. И, кажется, он поверил в ее глупость, да небось и не сомневался.
— Скажи, дорогая… — папочка включил все свое обаяние, — ты уже обследовала дом?
— Не весь, я не успела, у меня не было времени, но мы сделаем это вместе, хорошо?
— Конечно, я в полном твоем распоряжении! — Он улыбнулся и раскинул руки для объятий, но вперед не шагнул.
Значит, он все-таки поверил, этот тип считает ее полной дурой из провинции. Ну что ж, это хорошо, что он так думает.
— Знаешь… — она доверчиво посмотрела на него, — я кое-что нашла там. Только не знаю, как это назвать. Такое… такое…
— Где оно? Где ты это нашла? — встрепенулся обладатель баритона. — Покажи мне!
— Конечно! Пойдем скорее!
И Лена устремилась из комнаты, незаметно махнув рукой Геннадию, чтобы не чинил препятствий, она знает, что делает.
Она остановилась перед дверью кладовки.
— Это там, в дальнем углу. Нужно повернуть такую незаметную ручку на стене и…
— Где? — Он распахнул дверь и шагнул внутрь. — Но тут же ничего нет… тут пусто…
— Ты просто не видишь! — с этими словами Лена сильно толкнула его в спину и захлопнула дверь.
— Уф! Надоел как! Надеюсь, больше он не вернется…
— А вы знаете, куда его отправили? — спросил неслышно подошедший Геннадий.
— Понятия не имею, — честно призналась Лена, — знаю, что его больше здесь нет.
В доказательство своим словам она открыла дверь. Кладовка была пуста.
— Надо же, оказывается, старик сделал так, что это работает без всяких дополнительных расчетов! — удивился Геннадий. — А как вы узнали про кладовку?
— А мне вот он показал… — Лена в окно увидела черного кота, который спокойно умывался возле сарая с курами.
— Интересно, куда же Анатолий Иванович отправился…
— А мне вот интересно другое, — строго сказала Лена. — Кто вы такой и как оказались в моем доме?
Анатолий Иванович Согурский очнулся. Точнее, очухался, потому что сознания он не терял, просто вдруг наступила глубокая вязкая темнота, а потом…
Теперь тоже было темно, но он различал странные звуки, как будто что-то скрипело, хрюкало и бормотало, как вдруг среди ночи начинает бормотать испорченный кран на кухне.
Но отчего же так темно? Тут Анатолий Иванович осознал, что у него закрыты глаза. И открыл их очень осторожно, чтобы резкий свет не ослепил его.
Ничего не случилось, никакого резкого света не было. Была полутьма, свет шел от мутного плафона под потолком. И в этом неверном свете Анатолий Иванович увидел, что находится в небольшой комнате и лежит на кровати.
Кровать была неудобная, узкая, с панцирной сеткой, когда он пошевелился, кровать жутко заскрипела. Тем не менее он все же решился сесть и спустить ноги с кровати.
С такого ракурса он разглядел комнату. Она была небольшая, узкая, как пенал, по стенам помещались две одинаковые кровати, рядом с каждой — тумбочка.
Напротив двери — окно без занавески и шторы, на широком подоконнике навалены какие-то нитки, рисунки, поделки из пластилина, фантики от конфет.
Был еще в комнате простой деревянный стул с жесткой спинкой, и больше ничего.
Анатолий Иванович слишком часто видел точно такие комнаты, разной степени бедности и запущенности, но во всех них было что-то настолько общее, что он без труда определил комнату, куда попал, как больничную палату.
Ну да, вон на второй кровати кто-то лежит, накрывшись с головой серым больничным одеялом с казенным штампом. И оттуда доносятся странные звуки — этот кто-то хрюкает, всхлипывает и бормочет что-то непонятное. Наверное, во сне.
Как он здесь очутился? Анатолий Иванович напряг память и с трудом вспомнил, как он поехал в дом своего покойного отца, чтобы найти там что-то очень ценное, он не знал точно, что это такое, но надеялся таким образом поправить свои дела. И там он встретил этого приживала Геннадия, который вечно крутился возле отца, он мог знать…
Но потом появилась эта дура, которая… которая, надо сказать, просто и элементарно обвела его вокруг пальца. Заманила в кладовку, и теперь он здесь.
Выходит, он ее недооценил. Ну что ж, сейчас нужно определить, где он находится, и уходить отсюда.
Он оглядел себя: все на месте, его собственная одежда, часы, бумажник, ключи от машины, потом подошел к двери и нажал на ручку. Дверь не открылась, он поискал задвижку и понял, что дверь заперта снаружи. А это говорило о том, что он не в простой больнице, а в психиатрической.
Он постучал тихо, потом громче. Но никто не пришел, и тогда он сообразил взглянуть на часы. Было пять утра, а когда у них тут подъем? В половине
