Увидеть огромную кошку - Барбара Мертц
Малиновые и пурпурные полосы осветили небо, и из близлежащей мечети высокий чистый голос муэдзина начал призыв к закатной молитве:
– Бог велик! Бог велик! Нет Бога, кроме Бога!
Словно отвечая, кошка встала, потянулась и сменила колени Нефрет на колени Давида, который принялся гладить её.
Рамзес поинтересовался:
– Значит, Масперо не дал тебе разрешения искать неизвестные гробницы в Долине?
Я ожидала, что Эмерсон будет раздражён этой циничной и – вне всякого сомнения – точной догадкой. Вместо этого он усмехнулся и плеснул себе ещё виски.
– Совершенно верно, мой мальчик. После того, как Вандергельт решил отказаться от своей концессии в Долине, Масперо передал её высокомерному невежде из Нью-Йорка Теодору Дэвису[38]. Наш выдающийся директор Ведомства древностей увлечён богатыми дилетантами. Он бы в любом случае не стал рассматривать моё заявление; в последнее время я вызываю у него лишь расстройство.
– Неудивительно, – заметила я, протягивая свой стакан. – После того, как ты запер гробницу Тетишери, разобрал лестницу у входа и отказался передать ключ.
– Я потерял его, – буркнул Эмерсон.
– Ничего подобного.
– «Ничего подобного», – передразнил Эмерсон, оскалившись. – Но будь я проклят, если позволю Service des Antiquites[39] открыть гробницу для толп туристов. Дым от свечей и магниевых вспышек, идиоты, которые трутся о картины и колупают штукатурку ногтями... – неподдельный ужас заставил его содрогнуться. – Мы слишком много трудились, чтобы сохранить и восстановить эти росписи. Какого чёрта, мы передали всё содержимое гробницы в музей. Почему Масперо не довольствуется этим?
– Я абсолютно согласен с вами, сэр, – кивнул Давид. – И дополнительная опасность: если гробницу откроют, то вскоре некоторые из жителей Гурнеха[40] присоединятся к посетителям и начнут вырезать части оштукатуренных стен для продажи туристам.
– Нет, пока я дышу, – пробормотал Эмерсон. – Это одна из причин, почему я решил задержаться в Фивах на неопределённое время, чтобы проследить за своей могилой. Мы отправимся в путь завтра.
За этим заявлением последовал всеобщий протест. Даже кошка испустила заунывный вопль.
– Невозможно, дорогой, – спокойно сказала я.
– Почему? – потребовал ответа Эмерсон. – Мы все здесь, и готовы к...
– Мы не готовы, Эмерсон. Господи всемилостивый, мальчики только что вернулись после шести месяцев в пустыне; Рамзес вырос из всей своей одежды, и оба парня, несомненно, нуждаются в туалетных принадлежностях, ботинках и Бог знает в чём ещё. Если ты намерен остаться в Луксоре на неопределённый срок, дом, который мы построили два года назад, нужно будет расширить, а это означает – больше мебели, больше припасов, больше всего. И к тому же...
У меня перехватило дыхание, и Эмерсон вставил:
– И к тому же ты спланировала очередное жуткое общественное мероприятие. Будь оно всё проклято, Пибоди, ты же знаешь, как я их ненавижу! Когда?
***
Я действительно устроила один из тех популярных званых ужинов, на которых мы возобновляли старые знакомства с друзьями-археологами и узнавали новости. Эти ужины стали ежегодным обычаем и, как меня заверили, очень понравились всем участникам. Да и Эмерсону они тоже нравились, и жаловался он просто по привычке жаловаться.
Однако основными причинами задержки нашего отъезда были именно те, которые я назвала. Весь следующий день мы были заняты заготовкой припасов и покупкой новой одежды для мальчиков. По крайней мере, я была занята. Рамзес неохотно согласился, чтобы сапожники и портные сняли с него мерки; после этого они с Давидом ушли вместе, якобы для того, чтобы закончить покупки. Когда в тот вечер они вернулись на дахабию, их пыльная, помятая одежда убедительно свидетельствовала о том, что они бродили по узким улочкам старого города. И от обоих несло табаком.
Они ускользнули от меня прежде, чем я успела прочесть им нравоучение, под лукавым предлогом, что уже поздно, и им нужно вымыть посуду и переодеться перед обедом. Я в раздражении повернулась к Эмерсону, который спокойно пил виски и гладил кошку. Речь идёт о Сехмет, хладнокровно столкнувшей своего отца, Анубиса, с колен Эмерсона, и занявшей его место. Анубис, рыча себе под нос, ушёл в угол дуться.
– Эмерсон, ты должен поговорить с ними. Они шлялись Бог знает где, и я подозреваю, что курили сигареты.
– Можем считать, что нам повезло, если это всё, что они курили, – ответил Эмерсон. – Я тоже не одобряю увлечение молодёжи табаком. – Он сделал паузу, чтобы набить трубку. – Но это не так вредно, как гашиш.
– Я не почувствовала запаха травы на их одежде, – призналась я.
– Или… э-э... что-нибудь ещё? – поинтересовался Эмерсон.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Эмерсон. Это... Боже великий! Тебе не кажется, что они могли пойти в... Быть с… Они всего лишь мальчики, они недостаточно взрослые, чтобы...
– А теперь, Пибоди, успокойся и выслушай меня. Я знаю, что любящей матери трудно признать, что её маленький мальчик растёт, но ты не можешь продолжать относиться к Рамзесу, как к ребёнку. Его жизнь не назовёшь заурядной. Можно сказать, он существует одновременно в двух мирах. В одном из них он пока что школьник, но позволь заверить тебя, Пибоди, парни его возраста даже в Англии достаточно взрослые, чтобы... ну, сама понимаешь. В Египте же, где Рамзес провёл бо́льшую часть своей жизни, кое-кто из его ровесников – уже мужья и отцы. Опыт прошедшего лета, несомненно, усилил влияние этого второго мира. И можешь быть уверена, что шейх возложил на нашего сына все обязанности и привилегии взрослого.
– Боже мой! – возопила я. – Не могу поверить, что ты имеешь в виду... Что ты имеешь в виду?
Эмерсон похлопал меня по руке.
– Я имею в виду, что Рамзес – и Давид – сейчас достигли возраста, когда они с большей вероятностью прислушаются к моему совету, нежели к твоему. Я убеждён, что им не настолько недостаёт здравого смысла или моральной стойкости, чтобы общаться с бедными, несчастными женщинами с Эль Васа[41], но можешь быть уверена, что
