Гром над пионерским лагерем - Валерий Георгиевич Шарапов

Так и пошли дела. Притерлись: и Колька, и Санька, и Маслов справлялись с задачами. Сначала было не до установления личных мотивов Маслова, но они сами выяснились: Витька притаскивал с вечера разного рода ходовые товары и устроил свою личную ночную бакалею. Фабричный народ, желающий разжиться папиросами, сахарком, прикупить чаю или мыла, уже протоптал порядочную тропинку к Витькиной «лавочке», работавшей ночь через трое. Причем для своих, способных сказать заповедное слово, полагалась неплохая скидка.

Этот возмутительный факт всплыл после того, как один «клиент», попутав с сонных глаз график, приполз под окна в Колькину смену и требовал папирос по той причине, что «от Кузьмы».

— Че-го? — спросил Пожарский, высовываясь.

Увидев его сонную физию с вытаращенными глазами, работяга сделал вид, что просто так зашел, и распрощался. Потом обнаружилась и Витькина «бухгалтерия»: Колька, выискивая бумагу на курево (папиросы под ночные мечтания вышли), наткнулся на настоящую спекулянтскую шифровку: «Мне от Кузьмы» — «можно продать», «Чай нужен — не для себя» — «доверять» и прочее в том же духе.

Колька попытался призвать к порядку:

— Это чего, вообще? Ты как, с головой дружишь, нет?

Но Маслов, бывалый коммерсант, был спокоен и невозмутим:

— И очень даже дружу.

— Если дознается кто?

— Для того и сделано, чтобы не дознались. Без имени никому не отпущу, вон, хмырь пытался сахару сторговать, спросил: «Ты тут хозяин?» — Я ему: «Хозяин у нас народ», и всего делов.

— Ну хранил бы в другом месте!

— В каком?! Дома маманя обязательно найдет, вопли пойдут. Днем таскать с электрички — Остапчук привяжется, а тут удобно.

Поговори с таким. К тому же он свою ценность хорошо представляет: если прогнать Витьку — кто будет дежурить? В общем, все было хорошо, а потом Введенская отправила в лагерь Соню.

Глава 16

Оля знала, что Наталья работает над «индийскими» эскизами денно и нощно. Однако было сложно представить, что Наталья, такая сумасшедшая мама, передаст Соньку «в люди». Но что тут странного: человек пытается успеть к сроку, а ребенок у нее непростой.

И чем, в конце концов, Наталья хуже остальных? Видно же, что не по своей воле расстается с дочкой.

Оля даже пожалела обеих, глядя, как Наталья прощается с Сонькой: ни слова не говоря, то поправляет ей воротничок, то сует что-то в торбочку. Маму — точно было жалко. Введенская никогда цветущей не выглядела, а тут тень от человека осталась. Красивая, опрятная, прямая как струна, но видно, что человек порядком измучен.

Света утешала Наталью, как могла. Ольга пришла по помощь:

— Не волнуйтесь, тетя Наташа ребята у нас дружные.

— Этого как раз и боюсь, — призналась Введенская, смягчая высказанную ею правду улыбкой.

Сонька вошла, точнее, воткнулась в коллектив, как заноза. Причем глубоко, не вынуть. И сразу как-то стало ясно, что обоим не поздоровится — и пальцу, и занозе.

Общажные ребята Соню не особо-то знали, некоторые только встречались в школе. Соня друзей не имела, была одна подружка — Наташка Пожарская, — но с тех пор, как та переехала с родителями в центр, Палкина всегда была одна. И видно, что она от этого не страдает, а просто не желает вообще ни с кем иметь дела.

То есть она и ходила строем, и участвовала в общих делах, но это выглядело так, точно она снисходила, делала одолжение. Или принимала участие в эксперименте с белыми мышами. При этом Соня умудрялась разговаривать с ребятами так, чтобы нельзя было ни к чему придраться — вежливо, спокойно, до такой степени по-взрослому, что было неловко обзываться и дразнить. Но и просто треснуть по шее было вроде бы не за что, к тому же вожатые днем и дежурные ночью следили за подопечными зорко. Было оговорено сразу: виновные в драках отправляются домой, и будет составлено официальное письмо на работу родителям. Если против первого могли и не возражать, второе вызывало дрожь в поджилках даже у отпетых драчунов.

Гнойник от Соньки рос, и он как-то должен был лопнуть. Получилось это так.

Несмотря на то что все были октябрята, Оля решила, что по вечерам нужны пионерские костры. Пусть не такие большие, как в настоящих лагерях, октябрятские, и все равно красивые и, как положено, на пять углов. Ребята рассаживались вокруг, вожатые читали по очереди истории пионеров-героев, которые Ольга специально собирала в особую тетрадь, по чуть-чуть, чтобы не надоело, читала повести Катаева, Кассиля, Светка читала стихи Твардовского, Симонова. Удачное оказалось решение! После таких вечерних чтений ребята расходились по кроватям притихшие, о чем-то размышляющие, видно было, что семена попадают на благодатную почву. На четвертый день Ольга приняла педагогическое решение для закрепления успеха. Когда в очередной раз ребята потребовали историй, она, взяв резиновый мячик, сказала так:

— Сегодня, ребята, ваша очередь. Сейчас будем передавать друг другу эту вещь, и каждый должен будет рассказать какую-нибудь историю.

— А если я не умею сказки придумывать? — спросил Эдик.

— Тогда рассказывай правду.

— О чем?

— Да о чем угодно. О своих мечтах, о том, кем хочешь стать, когда вырастешь.

Очень удачно получилось. И мечты у ребят, как отмечала Ольга, были хорошие, не такие, чтобы нажраться от пуза или чтобы уроки сами делались. Волька желал сделаться военным и командовать непременно фронтом. Поучательная Шелпакова ожидаемо хотела стать учителем, но только, как особо оговорила, добрым, чтобы сами все делали уроки, охотно и все — на «пять». Женек, смутившись, признался, что хочет обратно в деревню, лечить теляток. Маша, музыкальная душа, хотела петь песни, как Шульженко, а культурный Эдик вдруг заявил, что хочет быть как Сахаров — обувщик. На восхищенный вопрос Светки: «Почему?» — ответил обстоятельно и по делу:

— Потому что он работает на совесть, может так сделать, чтобы никто не хромал, а ботинки ходили по лужам и не протекали. Он важный и незаменимый.

И Светка вздохнула.

Уютно щелкал, испуская искорки, костер, говорились доверительно хорошие, теплые слова. Подошел, подсел к огню Санька (его была смена), и все уже позевывали, когда мячик дошел до Палкиной. Та не сразу взяла мячик и некоторое время смотрела на него, точно не понимая, к чему он. Ольга ласково, хотя немного сонно, ободрила:

— Что же, Соня? Расскажи, кем ты будешь.

Девчонка снисходительно заметила:

— Этого никто не знает. А врать чего?

— Тогда сказку, — поспешила предложить Светка. Она почему-то всегда очень беспокоилась, когда ее воспитанница открывала рот.

— Сказка тоже своего рода враки.

— Смотря какая, — заметила Ольга, — расскажи такую, чтобы не враки, а как у Пушкина: намек,