Гром над пионерским лагерем - Валерий Георгиевич Шарапов

— Урок, — закончила Сонька, чуть закатив глаза. Потом еще немного подумала и начала: — Не в некотором царстве, не в далеком государстве, а на нашей земле жил да был один человек. Не богатырь, не царь, не герой, а просто человек, который знал, что делать.

— Велика заслуга, — заметил кто-то, — все знают.

— Нет, — мягко, как несмышленышам, возразила Сонька, — многие думают, что знают, другие просто врут, а этот человек знал, что делать, чтобы люди не голодали и не воевали. «Научу их», — решил он и пошел к людям. А те жили так, как хотели, и потому плохо…

— Почему так? — спросил Эдик. — Царь обирал?

Соня возразила:

— Какой царь? Давно царя не было. Они своей милостью дураки были и потому плохо жили.

— А как можно жить плохо, если никто над тобой не командует? — поинтересовался Волька.

— Можно, — заверила Соня и продолжила:

— Человек сначала пытался рассказать, как надо, но его не слушали. А потом взяли его, отвели в подвал и расстреляли, потому что им надо было пахать дохлую землю, а тут он со своими советами. Закопали его в лесу, деревянной лопатой…

— Почему деревянной-то?! — не выдержала Шелпакова. — Ты пробовала в лесу деревянной лопатой копать? Эх ты!

Сонька невозмутимо ответила:

— Железа не было у них. Завалили яму камнем и рядом вместо креста и воткнули эту лопату.

— И что, легче стало? — спросил серьезно Женек.

— Нет. Стало еще хуже. То, что делали, не работало, а что им человек говорил — не запомнили. Не стало ничего, только свобода — и пустота в башках. Люди бросали пахать, сеять, переселялись в города, а там негде было хлеб брать — вот и помирали с голоду. Потом те, у кого были пистолеты, отбирали хлеб, обещали делить поровну и соврали. Потом начались войны, пришли те, у которых у всех были пистолеты, и погнали дураков. Те только отмахивались палками, умирали и плакали, а что делать — не знали. Осталось их с гулькин нос, и пошли они в лес, поплакали и отвалили камень, чтобы выпустить, — ну а там и нет никого.

— Косточки? — пискнула малявка, имени которой так никто не запомнил, Сима, что ли.

— Никого и ничего. Осталась дуракам только пустота, камень и лопата.

Сонька замолчала. Кто-то крякнул, кто-то фыркнул. Большинство молчало. Потом Санька спросил:

— И чё это было? К чему?

— Всезнайка такой, — проворчала Шелпакова, — ишь учитель. Сам напросился.

Ольга молчала, молчала и маялась Светка, а Настя осторожно спросила:

— Соня, а кто прав-то? Человек или те, кто его не слушал?

— Этого я не знаю, — заявила Соня, — просто знаю, что так всегда бывает.

Волька Букин прямо, как будущий военный, отрубил:

— Сказка без смысла. Надо было или объяснять понятнее, или прямо говорить, что делать.

— А если не понимают? — коварно спросила Палкина.

— Значит, заставлять! Потом поймут, что для них так лучше!

Ольга сглотнула, покосилась на Саньку, тот тоже сидел, сдвинув брови, и злился. Гладкова встала, произнесла ровно, дружелюбно:

— Что же, ребята, кто на ночевку домой — собирайтесь.

Ох, как она надеялась на то, что встанет и Сонька, — но нет, собрались по парам шестеро, которые всегда ходили на ночь домой. Остальные пятнадцать, в том числе Палкина, оставались.

Вожатые отвели ребят к родителям, потом, когда возвращались, Светка не выдержала:

— Оля, я останусь с Санькой.

— Зачем?

— Что-то мне неспокойно.

А как неспокойно было Ольге! Она видела, как переглядываются девчата, как зло блестят глазки от костра, как у чертей, не пропустила легкие кивки — что-то назревает. Зря, ох зря Соня выставляет себя по ту сторону баррикад, зря она слишком умная, взрослая, надменная. Она думает — завидуют, но, видимо, пока не понимает, что коллектив может так позавидовать, что не поздоровится. Но чем раньше она избавится от своих заблуждений, тем лучше, когда вырастет и начнет показывать такой вот норов, то как бы самой не оказаться под камнем в лесу. Возникла трусливая мыслишка: «Так и правильно, пусть немного поучат. Чтобы поняла: живешь среди людей — держи язык за зубами и не строй из себя».

Хотя надо было поступить по-другому — вмешаться, поговорить, втолковать, — для этого нужны старшие, нет? Но Ольга приняла другое решение и предписала с деланым спокойствием и благодушием:

— Оставь. Завтра у нас по расписанию день игр и пионербола, нужны все, а ты если ночь подежуришь — ни на что будешь негодна. — И ободрила: — Что ты? Все было хорошо, так и останется. Драк не будет, с остальным справимся.

Недооценивала Оля способности октябрят, а Светке опыт заменял педагогические знания. Проворочавшись всю ночь, с первыми петухами она помчалась к Саньке, печенками ощущая, что брату нужна помощь.

Так и получилось.

На улице у корпуса Санька, в одной майке и подвернутых, чтобы не намочила роса, штанах, ругаясь и ежась, застирывал что-то в тазу. На крыльце сидела, завернувшись в его робу, синяя от холода Сонька, ноги в Санькиных сапогах.

Светка переполошилась:

— Что случилось?!

Санька бросил через плечо:

— Понабрали тут! Эта ваша, умная, побоялась в сортир ночью сгонять — и вот, — и он поднял из таза мокрую простыню, показывая желтое пятно, — простыня, сорочка, весь матрац — к чертям!

— Это наглая ложь, — спокойно заявила Сонька.

Светка потащила ее на фабрику, под горячий душ, оттерла докрасна, потом завалились в общагу, так девчата, поохав, налили чаю, собрали одежды на смену. Конечно, Светка ни слова не сказала о причинах, по которым ребенок с утра оказался без сухой одежды, но все догадались, и кое-кто пошутил — по-доброму, конечно, без гадостей. Соня, которая вроде бы уже с тепла порозовела, снова побледнела, как бумага, и, аж звеня, поправила:

— Это не я.

Шутница немедленно согласилась:

— Конечно не ты. Это крикса, которая малым кровати мочит. Все ее знают, даже не сомневайся.

— Это не она, — таким же манером возразила Сонька.

— А кто ж тогда? Само вылилось?

— Узнаю, — пообещала девчонка таким тоном, что у Светки снова поджался хвост.

На обратной дороге она спросила — не без надежды, — не хочет ли Соня домой, и та объяснила:

— Мне надо быть тут. Мама работает, не надо ей мешать. — И, подумав, решив явно, что Светка заслуживает доверия, добавила: — И папа работает. Сейчас ему нельзя мешать, надо набраться сил, когда ему нужна будет моя помощь. Только ты, пожалуйста, никому.

Светка машинально пообещала, а когда дошло, переспросила:

— Папа? Что же, папа тут?

Соня с оживлением, которое у нее могло сойти за ликование, подтвердила, что да, и папа, и, чуть поколебавшись, добавила:

— И очень скоро… только никому, слышишь?

— Могила.

— Мы все