Смерть куртизанки - Монтанари Данила Комастри

Оставшись один, сенатор почувствовал, что задыхается от гнева. Выходит, поведение Фемисты, казавшееся таким естественными, всего лишь искусный приём, с помощью которого она ловила простаков в свои сети!

«Гнев порождает безумство, а благоразумный не становится его жертвой», — повторил он про себя слова Эпикура, пытаясь успокоиться. И всё же философ не помог.

В сердцах Аврелий отшвырнул одеяло и откупорил новую амфору с вином.

На следующее утро сенатор остановился неподалёку от фонтана Геркулеса, решив подождать Фемисту, которая приходила туда за водой.

— Бедняга, такой был хороший человек! — услышал он разговор двух прохожих. — Теперь вот придётся выяснять… А ведь столько всяких сомнительных людей бывало у него в доме.

— О ком это вы говорите? — спросил Публий Аврелий, насторожившись.

— О старом Кризофоре. Его убили сегодня ночью!

Аврелий почувствовал, как мурашки побежали по коже. Он бросился в переулок и, растолкав толпу любопытных, подошёл к двери учителя.

Но тут на пороге появилась Ариадна. Увидев сенатора, она тотчас указала на него и завопила:

— Вот он! Это он!

В ту же минуту патриций почувствовал, как двое силачей-вигилов[75] скрутили его.

— Расходитесь по домам, мы поймали негодяя! — обрадовались они и втолкнули Аврелия в дом.

Долговязый дурак, возглавлявший отряд, схватил сенатора за волосы и повернул его голову.

— Посмотрите, типичная физиономия преступника: недовольная, наглая рожа! — объяснил он своим людям. — Где ты был сегодня ночью, несчастный?

— На вилле по ту сторону реки, — спокойно ответил сенатор.

— Хорошо придумано! И спорю, что всю прошлую неделю спал в императорской резиденции в Вайях! — посмеялся один из стражников.

— Вообще-то, я там только обедал, — ответил патриций.

— Ну, в таком случае не иначе как перед нами важная персона! А имя у тебя есть, распрекрасный ты наш?

— Прочти сам: моя печать в тунике, — холодно ответил Аврелий.

Всё так же посмеиваясь, начальник стражи ошупал тунику, достал из неё перстень с рубином, поднёс его к свету и от неожиданности выронил, он покатился по полу, и сам вигил тоже грохнулся наземь.

— К твоим услугам, сенатор! Что прикажешь? — пролепетал неосторожный стражник, когда его привели в чувство.

— Отправляйся на перекрёсток у форума и регулируй там движение пешеходов и повозок. Здесь я беру расследование на себя! — сказал Аврелий. — А теперь покажите мне труп!

Комната Кризофора находилась на первом этаже — тесная каморка, где помещались только постель и хромоногий столик. Стенная ниша заполнена свитками. На нижней полке остался какой-то круглый след — очевидно, тут стояла бронзовая чаша, которой и была пробита голова учителя.

Тело лежало на полу в большой луже крови и воды, и нигде никаких следов. На краю кровавого пятна Аврелий заметил кучку какого-то зеленоватого порошка и поспешил собрать его прежде, чем осмотрел рану и определил, под каким углом был нанесён удар.

Чаша проломила голову от правого уха до середины затылка, как если бы убийца был примерно одинакового роста с жертвой.

Аврелий приподнял руку убитого: она была ещё мягкой, но шея уже начала коченеть. Сколько времени могло пройти с момента смерти? Несомненно, больше двух часов, но, возможно, три или четыре…

— Дверь в дом была заперта сегодня ночью? — пожелал узнать сенатор.

— Нет, дядя никогда не запирал её, и ключ оставался в замочной скважине, — ответила Ариадна.

— Кто нашёл его? — продолжал допытываться сенатор.

— Я нашёл, — с явной неохотой ответил Ничо. — Я всегда встаю с восходом солнца, и сегодня утром, прежде чем отправиться на работу, я вспомнил, что забыл у учителя свою кожаную сумку. Вошёл, чтобы забрать её, и увидел…

От дома Кризофора до большой виллы примерно полчаса ходу, подсчитал патриций. Поскольку Кастор налил ему вина, когда пробило полночь, то, если Ничо говорит правду, у убийцы было целых шесть часов, чтобы действовать без помех, хотя состояние трупа говорило о том, что убийство было совершено позднее, под утро.

— Хочу поговорить с каждым из вас отдельно. Начну с Фемисты, — заявил Аврелий, усаживаясь за стол под портиком, где ужинал накануне вечером. Девушка прикрыла паллой[76] волосы и села на край скамьи, опустив голову.

— Ты занимаешь комнату этажом выше. Как раз над комнатой учителя, и всё же утверждаешь, что ничего не слышала…

— Я крепко сплю и вчера вечером, как только вернулась, сразу легла спать.

— Одна?

— Конечно! — ответила она, не поднимая взгляда.

Сенатор потерял терпение:

— Девушка, когда я с кем-то разговариваю, то люблю смотреть человеку в глаза!

Фемиста медленно подняла на него взгляд. В её карих с золотой искоркой глазах читался упрёк.

— Давно встречаешься с Векониями? — бесцеремонно спросил сенатор.

— Я встретила Флория Векония вчера у фонтана Нептуна, — глазом не моргнув призналась ученица философа.

— Он хотел предложить тебе работу, чтобы ты танцевала для него?

Фемиста выпрямилась.

— Я больше не танцую. Я счастлива, что изменила свою жизнь, даже если для этого мне пришлось отказаться от роскоши и богатых подарков. Все мои потребности теперь сведены к минимуму.

— Так уж и все? — с сарказмом спросил Аврелий. — А зачем же тогда ожидала Флория у фонтана?

— Я вовсе не ожидала его! — ответила она, стараясь сохранить спокойствие. — Это долгая история. Нас познакомил его брат…

— Веконий Кварто, твой давний любовник… — заключил патриций.

Девушка сдалась: бесполезно молчать, когда всем известна эта история, так что лучше уж самой рассказать без злонамеренных искажений сплетников.

— Флорий влюбился в меня. Хотел жениться, но его отец оказался против, — равнодушно объяснила она, словно повторяла это уже тысячу раз.

— И нельзя отказать ему в правоте, — возразил патриций. — По закону твоего мужа стали бы считать сутенёром.

— Однажды во время семейной ссоры Флория сильно оскорбили, и он ушёл из дому. Отец, у которого было слабое сердце, не выдержал этого и скончался. Кварто заявил, что виновата во всём я, и так ославил меня, что разорил. И тогда добрый учитель пустил меня к себе в дом…

— А также в свою постель? — ехидно уточнил патриций.

Фемиста вскочила с места.

— Кризофор был для меня как отец. Он вернул мне покой, примирив меня с самой собой. Теперь я перестала думать о том, как бы заработать побольше денег, перестала бояться старости и ломать голову над тем, как во что бы то ни стало сохранить красоту.

— Но это тебе всё равно прекрасно удаётся, — не удержался Аврелий.

— Теперь я свободна, — продолжала девушка. — Не знаю ни соперниц, которых нужно побеждать, ни мужчин, которых нужно ублажать, ни ревнивых жён, которых нужно остерегаться. — Она ненадолго умолкла, потом, тяжело вздохнув, продолжала: — Но как же я глупа, что говорю с тобой как с гостем, вместе с которым мы ещё вчера ели чечевичную похлёбку. У римского сенатора наверняка есть дела поважнее, чем трудности простой женщины…

— Этот сенатор желает знать, кто убил твоего учителя, и он узнает, даже если для этого ему придётся опросить всех мужчин и женщин Геркуланума! — пообещал Аврелий с обезоруживающей улыбкой.

— Разыскивать убийц не дело философа и тем более танцовщицы, — возразила Фемиста, прежде чем уйти. — Да ты и сам убедишься в этом, сенатор!

Спустя некоторое время перед Аврелием предстала Ариадна.

— Мой дядя был щедрым человеком, даже слишком… Да, он всегда позволял этим подонкам, своим ученикам, пользоваться своей добротой. Представь, за своё гостеприимство он спрашивал с них всего один сестерций в день, столько платят самому последнему рабу. Он считал, что так постановил Эпикур. Но скажи-ка мне, откуда этот грек, живший сто лет тому назад, мог знать сегодняшние цены на побережье?