Гром над пионерским лагерем - Валерий Георгиевич Шарапов

— У кого чего видно?

— Зыбунчик Чертов. Это местные рассказали — топь страшная. Шагнешь — и все, мигом утянет, не выберешься. Деревьев вокруг нет, уцепиться не за что, проваливаешься, как к черту в преисподнюю. Я ж, Виктор Михайлович, потому и следы увидел, что они там одни были, нет там тропы…

— Поподробнее.

— Болото вскрылось, лед хлипкий, ну оба туда и ухнули. Сумка только плавала ближе к берегу, где только-только топь начиналась. Наверное, как тонуть начали, бросили или пытались опереться о нее.

— Так, а почему решили, что оба утонули? Выходных следов не было?

— Н-нет. А вот еще. Разрешите? — И Яковлев, получив позволение, позвал одного из тех, с кем бегал по болотам.

Тот подал сапог.

— Вот его и выловили.

— Годный сапог, — одобрил Волин, рассматривая его, — кожа, тонкая, нос острый… Гражданка Самохина!

Мила отозвалась:

— Тут я.

Волин поднял сапог:

— Похож?

— Он, гражданин капитан, — сказала она и отвернулась.

Волин вернулся к Яковлеву:

— Где он был?

— В аккурат там же и торчал, как поплавок, утопший. Рядом с сумкой.

— А второго не было?

— Всплывет, — уверенно пообещал Яковлев, — местные так говорят, что все, что в Зыбунчик попало, обязательно вылезет. Последний раз фриц с парашютом всплыл.

— Это-то откуда?

— Не могу знать.

— А раз не можешь, то нечего и болтать… Все у тебя?

Тут налетела чайкой Фокина — сияющая, растрепанная, ликующая, — кинулась Яковлеву на шею. Тот обалдел, а женщина тормошила, целовала, жала руки и снова лезла обниматься.

— Все цело, все! — причитала она. — Спасибо, родненький, дай Бог тебе всего-всего, жены хорошей и детей побольше. — И прочее в том же духе.

Яковлев, фронтовик и бывший особист, засмущался и стал безуспешно отстраняться. Капитан, улучив момент, хлопнул подчиненного по плечу и ободрил:

— Заслужил — получай почести.

И пока все прочие отвлеклись на чествование героя, капитан сам пересчитал деньги, заодно и осматривая.

Ну, положим, сумма на месте. К семидесяти пяти копейкам вопросов нет, а вот с купюрами что-то не так. Волин взял один червонец, потер между пальцами, понюхал, поднес один червонец к глазам, ловя косой свет: «Бумага вроде правильная, водяные знаки на месте, серия, номер… ну “р” бледновата, хотя, может, и кажется. А вот Ильич…»

Покосившись на ликующий народ — никто не смотрел, — он достал маленькую лупу. Вроде правильный вождь, но не вполне. Всем известно, что Ленин живее всех живых, а тут лицо как посмертная маска, зрачки без бликов, плоские. И казалось, что Ильич косит — вроде бы его прищур, но как-то чрезмерно запанибрата, что ли.

Тут Фокина, отлепившись от Яковлева, подобралась к столу и даже протянула бледную лапку к сумке.

— Мы же все формальности уладили? Можно открывать? А то там на улице уже очередь волнуется.

Волин руку женщины вежливо отвел:

— Придется повременить. Деньги изымаются.

Начальница отделения побелела, позеленела, казалось, слилась с крашеными стенами. Шелестя губами, прошептала:

— Как же, товарищ капитан? Вот же деньги… все в порядке?

— Не в порядке.

Фокина, жалко улыбаясь, пролепетала:

— Народ волнуется. Почту разнесут.

Может, это и было преувеличение, но за окнами в самом деле назревал стихийный митинг. Какие-то кликуши завывали в голос: «Почтарье! Отдайте наши деньги!», «Внуки голодают» и прочее.

— Разнесут — отстроим, — ободрил Волин, спокойный, как могила, снял трубку, назвал номер телефона и, ожидая соединения, удивленно спросил: — Яковлев, что ожидаете? Восстановите общественный порядок.

Багровый до черноты лейтенант, который мысленно явно видел себя героем и благодетелем, четко повернулся на каблуках и вышел к народу. Не так он собирался предстать перед ним. Но хоть душу отведет. Был слышен на улице его мощный рев, который без труда перекрывал неорганизованные выкрики из толпы.

Капитан, снова позвав понятых, зачитал им акт изъятия денег, а после того, как они проставили свои подписи, протянул Фокиной. Та с готовностью заявила:

— Не стану подписывать.

— А что станете? — с живым интересом спросил Волин.

— Жалобу на вас подам. У нас люди без денег…

— То есть предлагаете раздать, — уточнил капитан, — ага. Вы, Зинаида Ивановна, вроде бы не похожи на круглую дуру. Или жить надоело?

— Что вы…

— То, что совершено разбойное нападение, погиб милиционер — ну это так, по-вашему, мелочи. А вот насчет того, что вы настаиваете на том, чтобы запустить в оборот фальшивые деньги, — это как понимать? Глупость или диверсия?

— Настоящие они!

— Вот как только эксперты подтвердят — тотчас раздадим и нищим, и бедным, и убогим. — И, видя, что она снова что-то хочет сказать, Волин встал, показывая тем самым, что разговор окончен.

— Через двадцать минут прибудут из седьмого отдела[8]. К этому времени надо все заактировать. Спрашиваю прямо: да или нет?

Разумеется, Фокина сдалась и все, что требуется, подписала.

К тому времени, как прибыл транспорт седьмого отдела МГБ и из него выбрался уполномоченный и двое в сопровождении, вокруг почты уже никого из демонстрантов не было.

Глава 3

Порядка двух месяцев прошло, жизнь шла своим чередом. Снега окончательно сошли, птички распевали.

Директора текстильной фабрики Веру Акимову постигла трагедия. Все от беспорядочности: бес дернул Веру в воскресенье заскочить «на минутку» на работу за кое-какими бумагами.

Хотя да, откуда выходные у директора? Вот трудящиеся работают, у молодежи воскресник. Не у всей, само собой, только той, которая сбежать не успела. И теперь эта бригада, сколоченная неугомонной Латышевой, шебаршится по хозяйству.

Солнце разогрело фабричный двор, напоив разнообразными весенними запахами: теплого дерева, которым злой, сонный Рубцов подбивал скамейку для курения… свежей побелки, коей Яшка Канунников размалевывал все деревья, которые попадались под руку, и всех, кто не успевал смыться. Белые брызги летели, как лепестки черемухи… воды, которой Колька проливал асфальт и тех, кого «освинил» приятель-неряха.

Сама Тося Латышева и Ольга высаживали на клумбе бархатцы из сбереженных прошлогодних семян. Если взойдут, то к лету тут будет самое благоустроенное место «по мнению райкома».

На спортивной площадке турники, уже наспех покрашенные, горели под солнцем. Соня Палкина, поставив Светку Приходько в один турник как в ворота, пыталась закатить ей обтрепанный кожаный мяч — откуда он взялся? Ребята из ночной смены гоняли в футбол при луне?

У стены котельной, где зимой сугробы по пояс, зеленела травка, пробивалась сквозь асфальт, и ее объедала пестрая кошка. Древняя яблоня набухала почками, вот-вот запенится белыми цветами, и рабочие будут выходить на перекур специально «под яблоню», как на личную дачу.

Вера, вдоволь налюбовавшись, уже собиралась уходить. И вот тут-то началась трагедия. Заверещала красная прямая «вертушка». Звонил Сам — первый замминистра.

— Товарищ Акимова?

— Так точно.