Смерть куртизанки - Данила Комастри Монтанари

— Ты, конечно, необыкновенная женщина, Фемиста. Я не заметил в твоих глазах никакого восторга, когда ты оказалась среди всей этой роскоши. Ничего похожего на желание, какое загорается в глазах женщин при виде богатства и красоты… — сказал патриций, указывая на великолепную обстановку, произведения искусства и тончайшую мозаику, которые украшали виллу.

— Мне не нужно владеть красотой, чтобы получать от неё удовольствие, — с волнением ответила она. — Есть куда более интересные и важные занятия, чем собирать и выставлять напоказ драгоценные вещи: повседневная жизнь, общение с людьми, с древними мудрецами, чьи голоса доносятся из книг…

Публий Аврелий улыбнулся и взял Фемисту за руку.

— Идём со мной! — пригласил он её и провёл через перистиль во внутренние покои виллы, где приоткрыл дверь в небольшую прямоугольную комнату, стены которой были целиком заставлены витринами с книгами, а в центре стоял огромный шкаф с футлярами сотен и сотен папирусов.

Неподдельное восхищение, которое отразилось на лице Фемисты, убедило сенатора, что он попал в точку.

— Боги Олимпа! Это же библиотека Филодема с рукописями всех эпикурейских философов от первого до последнего! — в восторге воскликнула девушка. — Они твои?

— Нет, к сожалению, но я рассчитываю сделать копии самых редких сочинений, — объяснил патриций и поспешил прикрыть дверь.

— Целой жизни не хватит, чтобы все прочесть! — с волнением проговорила Фемиста, выходя в перистиль.

Тут покрывало соскользнуло с её головы, и взору Аврелия открылась красиво уложенная коса. Заходящее солнце на мгновение осветило блестящие волосы, которые вспыхнули огненным ореолом.

Публий Аврелий побледнел. Внимательно посмотрев на девушку, он потребовал:

— Распусти волосы!

Фемиста готова была возразить. Но серьёзный взгляд патриция вынудил её повиноваться. Не говоря ни слова, она принялась неторопливыми, изящными движениями распускать ленту, которой была перевязана коса.

— Не забыла старое ремесло, — заметил Аврелий, с волнением думая в то же время о порошке, который собрал возле лужи крови в комнате Кризофора.

— Так годится? — спросила Фемиста, поворачиваясь к нему спиной.

Роскошный волнистый водопад волос стекал едва ли не до середины бёдер — шелковистые и рыжие, намного более рыжие, чем виделось в полутьме.

Публий Аврелий запустил в них руки и задержал их чуть дольше, чем было необходимо для расследования.

Такие длинные волосы нелегко мыть. Чтобы они так блестели, Фемисте приходилось часами высушивать их на солнце, и, видимо, она делала это совсем недавно, потому что волосы были чистые.

Он взял несколько прядей, закрыв глаза, поднёс к лицу и вдохнул их запах, стараясь уловить и запомнить его.

Он не ошибся — от них исходил терпкий аромат хны, египетской краски, которую ещё со времён фараонов использовали, чтобы придать тёмным волосам оттенок меди.

Этот зеленоватый порошок разводили в воде, полученную кашицу наносили на влажные волосы и оставляли на всю ночь, а утром засохшую хну смывали.

— Когда ты применяла хну? — спросил он, не сомневаясь, что уже знает ответ. Утром в день убийства у Фемисты была прекрасная причёска. Если бы она красила волосы накануне вечером, у неё не хватило бы времени высушить их.

— Накануне твоего приезда. Ты удивляешь меня, сенатор! Никак не думала, что римские магистраты так хорошо разбираются в косметике! — насмешливо заявила девушка.

— Не больше эпикурейских философов. Может быть, потому, что в Риме не принято танцевать обнажёнными на званых вечерах, — ответил патриций, привлёк её к себе и не встретил никакого сопротивления.

— Я ждала этой минуты с тех пор, как узнала, кто ты, — произнесла она, пренебрежительно пожав плечами. — И не намерена терять время. Хочешь, чтобы я разделась?

Патриций с изумлением посмотрел на неё.

— Ну, ближе к делу! — скучным тоном продолжала Фемиста. — Мы же оба прекрасно понимаем разницу между бывшей танцовщицей и сенатором. Такой, как ты, может приказать мне всё что угодно.

— Но это не доставило бы мне никакого удовольствия, — уверенно заявил Публий Аврелий, покачав головой.

— Понимаю, — холодно ответила Фемиста. — Выходит, тот грек был прав. А я не захотела верить ему…

— А при чём тут мой секретарь? — удивился патриций.

Фемиста с улыбкой пояснила:

— Знаю, что это секрет, но бедный Кастор доверил его Ариадне, а она мне…

— О чём ты говоришь? — сенатор побледнел, заподозрив ужасное.

— Позволь заметить, что не совсем красиво было с твоей стороны заменить старого фаворита на молодого армянского раба.

— Боги Олимпа! — воскликнул Публий Аврелий вне себя от гнева. — Несчастный грек, он мне за это заплатит!

— А что не так? Мне ты можешь признаться, я не нахожу в этом ничего предосудительного. Вас таких теперь много стало, — нарочито снисходительно намекнула она, заплетая косу.

— Перестань провоцировать меня, девушка! — потребовал патриций, соображая, имеет ли она в виду гнусные намёки Кастора или просто хочет отвести разговор от преступления. Мысленно повторив философские максимы о вреде гнева и плотского греха, он решил не попадать в их сети, словно ослеплённый дурак. Лишь бы она прекратила эти свои глупые замечания…

— Хотя, если посмотреть на тебя, ничего такого не скажешь, — чересчур настойчиво продолжала Фемиста.

— К чёрту философов! — взорвался сенатор. — Я передумал! Я приказываю тебе!

И она снова начала расплетать косу.

Когда наутро патриций протянул руку, желая коснуться её волос, то ощутил лишь подушку: Фемиста ушла ещё до рассвета. Сколь необычно поведение этой ученицы философа — поначалу едва ли не враждебное, а потом откровенно соблазнительное.

Такая внезапная перемена настроения могла бы показаться приятной или причудливой, если бы речь не шла об убийстве…

— Да! — ответил сенатор, услышав стук в дверь.

Управляющий вошёл, надев на лицо маску смиренной озабоченности. Вот уж сорок лет командовал он слугами на этой роскошной вилле и всегда был готов к неожиданным визитам хозяев.

Он был стар и не имел никаких сбережений, потому что всё потратил на выкуп из рабства. Несколько дней назад гадалка предсказала, что его судьба связана с одним важным гостем, поэтому прибытие Публия Аврелия породило у него надежду получить наконец какой-то кредит при посредничестве между важным патрицием и множеством горожан Геркуланума, которые хотели снискать его милости.

Но, к сожалению, этот странный сенатор категорически отказывался от приглашений местных заправил, предпочитая водиться с танцовщицами и даже с нищими вроде тех двоих, что пришли к нему…

Как только о них было доложено, сенатор и в самом деле так поспешил ко входу, словно там ожидал его сам император.

— Что-то пошло не так, господин! — в один голос воскликнули горбун и мнимый слепой, оба сплошь в синяках. — Флорий, должно быть, догадался о нашем трюке, потому что, когда он вошёл в военный