Кража Казанской - Евгений Евгеньевич Сухов
После Октябрьского переворота в здании располагался председатель Совнаркома Казанской республики Яков Шейнкман, расстрелянный вчера вечером. Когда его выводили из губернской гауптвахты, со связанными за спиной руками, он не проронил ни слова. Только перед самым расстрелом, когда ему стали завязывать глаза, попросил этого не делать. Следовало отдать должное мужеству большевика.
В комнатах и коридорах дворца царил полнейший хаос. Пахло пылью и еще чем-то горьким. Повсюду валялась поломанная мебель, разбросанные бумаги. Контрразведка, что пришла во дворец первой, тщательно отобрала нужные документы и на их основании совершала аресты по всему городу. Губернская гауптвахта была забита до отказа, и арестованных стали отвозить на баржи, стоявшие вдоль берега, закрывали в трюмы.
Подполковник Каппель выбрал кабинет, где прежде располагался губернатор. О его недавнем присутствии напоминали лишь громоздкие темно-коричневые шкафы с гербом российской империи на лакированных дверцах. Да вот еще стол, залитый черными чернилами. Вряд ли господин Боярский был столь неаккуратен, скорее всего, виной тому неряшливость последующих хозяев. Полагали, что они здесь временщики, – и не ошиблись.
Сев за письменный стол, Владимир Каппель достал из полевой сумки карандаш и на листке бумаге написал полковнику Станиславу Чечеку сообщение:
«В результате двухдневных боев нами были захвачены огромнейшие трофеи, не поддающиеся подсчету: большие склады с вооружением, боеприпасами, различной амуницией, а также золотым запасом России приблизительная стоимость которых оценивается в 650 миллионов…»
Написав записку, он передал ее двадцатидвухлетнему адъютанту, который окончил в прошлом году пехотное петербургское юнкерское училище.
– Вот что, Саша, возьми эту цидулку и немедленно отправь ее телеграммой Чечеку.
В адъютантах Александр Сивцов служил всего лишь три недели и был одним из многих, кто пошел в Добровольческую армию[106] с оговоренным трехмесячным сроком службы, который закончится уже в этом месяце. Но вряд ли ему удастся демобилизоваться, – уж слишком серьезные испытания выпали на его долю.
Подполковник Каппель забрал его к себе из боевой части, отметив личное мужество Александра. В июне под Сызранью с небольшой группой солдат он сумел вывести из окружения раненого командира роты, а у станции Мелекесс во время тяжелого и ожесточенного боя потеснил красных, что в дальнейшем предопределило их поражение. В любую другую войну Сивцов получил бы за свои подвиги императорские награды, но сейчас заслужил только устную благодарность от начальства. В братоубийственной войне решено было наград не вводить.
– Есть! – четко по-военному ответил адъютант и зашагал к двери. Неожиданно он остановился и, повернувшись к Каппелю, спросил:
– Господин подполковник, а вы знаете о том, что красные за вас объявили награду в пятьдесят тысяч рублей?
Усмехнувшись, Владимир Оскарович произнес:
– Хм, всего-то пятьдесят тысяч… Я очень недоволен столь низкой оценкой моего служения, уверен, что вскоре большевики значительно увеличат награду за мою голову. Ступай!
Пренебрегая нарукавными знаками различия, которые ввел КОМУЧ[107], подполковник Каппель носил лишь только белую повязку на левой руке, чем мало отличался от рядового состава. Сейчас она была с грязными пятнами, изрядно помята, но менять ее Владимир Оскарович не считал нужным. Отряхнув тряпицу ладонью, он подошел к окну и посмотрел на город, раскинувшийся внизу. Вечерело. Впереди только простор, обремененный тяжелым багровым шаром. Заходящее солнце опалило кумачом крыши домов, кремлевские стены, мощеные дороги. Через час-другой тьма накроет город непроницаемым колпаком. Вороны облюбовали кроны лип и теперь утомленно шевелились на ветках, предвосхищая сладостный сон. Звезды, пробиваясь через сумрак, понемногу дырявили небо.
На пристани стояло три парохода и четыре баржи, а чуть дальше врассыпную слегка покачивалось на легком ветру множество рыбацких лодчонок. С Кремлевского бугра город казался небольшим и компактным. За рекой Казанкой лишь небольшие деревушки. Вытянувшись в узкие улочки, они терялись за густыми зарослями.
В Казани подполковник Каппель задерживаться не собирался. Следовало двигаться дальше, на Нижний, а там и до Москвы недалече. А если тут засидеться, то большевики могут собраться с силами и выбить их из города.
В комнату вошел адъютант и доложил:
– Господин подполковник, к вам на прием пришла женщина. Говорит, что супруга купца Шамова.
Отлепившись от окна, Каппель вернулся к письменному столу. – По какой надобности?
– Говорит, что по очень важному делу, и расскажет его только вам.
– Что ж, пусть проходит. Выслушаю.
Адъютант поспешно вышел, и через минуту в комнату вошла еще не старая миловидная женщина, одетая в длинное темное платье. В руках она держала обтянутый в черную кожу плоский футляр, в котором было что-то определенно тяжелое. Поставив его перед собой на пол, гостья представилась:
– Меня зовут Аграфена Христофоровна Шамова, я жена покойного Якова Филипповича Шамова. Он был казанским купцом первой гильдии, почетным гражданином. Председателем правления Казанского купеческого банка и главой старообрядческой общины Казани.
– Да, я слышал о нем немало хорошего… Вы присаживайтесь… Тут у нас, сами понимаете, разруха! Но без этого тоже никак нельзя, война! Рады бы по-другому, но, увы, не получается. Вы мне что-то хотели сообщить? Давайте перейдем сразу к делу.
– Да, конечно. – Открыв футляр, женщина вытащила из него икону. – Вот взгляните.
– И что это означает? – недоуменно спросил подполковник Каппель.
– Это Казанская икона Божией Матери.
– Вы, наверное, хотели сказать, что это список Казанской иконы Божией Матери? – уточнил подполковник Каппель.
– Нет, это не так… Это и есть подлинная икона.
– Что-то я не совсем понимаю вас. Позвольте возразить, насколько мне известно, после кражи она была разрублена и сожжена…
– Эту икону передала мне незадолго до своей кончины игуменья Казанского Богородицкого монастыря матушка Маргарита. За день до кражи, 28 июня 1904 года, в монастыре еще находилась принесенная в город Смоленская икона Божией Матери. Был большой праздник. Ежедневно совершались длительные богослужения, народу было очень много, молились до самого утра. Люд приходил тоже очень разный, немало было и сумасбродных. Подолгу все на образа смотрели да камушками в окладе любовались. Вот матушка Маргарита и почувствовала неладное. Даже видела тех, кто как-то иначе на Чудотворную смотрит, не как молящиеся. Поэтому она решила поберечься, вытащила Чудотворную из оклада, а вместо нее копию поставила. И в ту же ночь кража состоялась. А когда объявили о хищении, так она уж не стала признаваться, что украли копию, наоборот, настоящую икону у себя в келье спрятала. А потом матушка Чудотворную ко мне принесла и попросила сберечь. Вот я ее долгие годы у себя и храню. Об этом никто не знал… Теперь вот вам призналась.
– Так надо теперь об этом всем рассказать, – произнес озадаченный Каппель. – Это же такое чудо, что Чудотворную Казанскую удалось уберечь!
– Не нужно никому рассказывать, – запротестовала вдова. – Сейчас не до
