Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту readbookfedya@gmail.com для удаления материала
Бездна. Книга 3 читать книгу онлайн
После векового отсутствия Болеслава Михайловича Маркевича (1822—1884) в русской литературе публикуется его знаменитая в 1870—1880-е годы романная трилогия «Четверть века назад», «Перелом», «Бездна». Она стала единственным в своем роде эпическим свидетельством о начинающемся упадке имперской России – свидетельством тем более достоверным, что Маркевич, как никто другой из писателей, непосредственно знал деятелей и все обстоятельства той эпохи и предвидел ее трагическое завершение в XX веке. Происходивший из старинного шляхетского рода, он, благодаря глубокому уму и талантам, был своим человеком в ближнем окружении императрицы Марии Александровны, был вхож в правительственные круги и высший свет Петербурга. И поэтому петербургский свет, поместное дворянство, чиновники и обыватели изображаются Маркевичем с реалистической, подчас с документально-очерковой достоверностью в многообразии лиц и обстановки. В его персонажах читатели легко узнавали реальные политические фигуры пореформенной России, угадывали прототипы лиц из столичной аристократии, из литературной и театральной среды – что придавало его романам не только популярность, но отчасти и скандальную известность. Картины уходящей жизни дворянства омрачаются в трилогии сюжетами вторжения в общество и государственное управление разрушительных сил, противостоять которым власть в то время была не способна.
Болеслав Маркевич
Бездна. Книга 3
В. А. Котельников, составление, подготовка текстов, статья, примечания, 2025
Российская академия наук и издательство «Наука», серия «Литературные памятники» (разработка, оформление), 1948 (год основания), 2025
ФГБУ Издательство «Наука», редакционно-издательское оформление, 2025
* * *
Б. М. Маркевич. Гравюра А. Зубова.1878 г.
Бездна. Правдивая история (Посвящается Елене Сергеевне Рахмановой)
Tempora quibus nec vitia nostra, nec remedia pati possumus.
Livius.
Пролог
I
Пред троном красоты телесной
Святых молитв не возжигай1…
Н. Павлов.
Глухой, словно осипший от непогод и времени, колокол старинной каменной церкви села Буйносова, Юрьева-тож, звонил ко всенощной. В воздухе начинало тянуть предвечернею свежестью на смену палившего утром жара. Высоко под лазоревым небом реяли ласточки, бежали волокнисто-белые гряды веселых летних облачков.
Церковь со своею полуобрушенною, как и сама она, оградой и пятью, шестью кругом нее старыми березами, Бог весть каким чудом уцелевшими от беспощадного мужицкого топора, стояла особняком у проезжей дороги, на половине расстояния между селом и усадьбой бывших его господ, принадлежавших к древнему, когда-то княжескому и боярскому роду Буйносовых-Ростовских. Когда-то верст на двадцать кругом сплошь раскидывались владения этих господ… Но времена те были уже далеки…
В минуту, когда начинается наш рассказ, у церковной ограды остановилась легонькая, на рессорах, тележка с тройкой добрых гнедых лошадок в наборной по-ямщицки сбруе. Молодой парень-кучер, стоя лицом к кореннику, озабоченно и поспешно оправлял свернувшуюся на езде несколько набок дугу. Чей-то запыленный легкой летней материи раглан2 лежал на обитом темно-зеленым трипом сидении тележки.
– Что это, Григория Павловича лошади? – раздался за спиной кучера звучный гортанный голос молодой особы, медленно подходившей к церкви со стороны пространного сада, за которым скрывалась усадьба.
Тот обернулся, узнал знакомую «барышню», снял шляпу и поклонился:
– Точно так-с, ихния!
– Где же он?
– A сичас вот в церковь прошли… ко всенощной, стало быть…
Какая-то странная усмешка пробежала по ее губам.
– Откуда едете? – коротко спросила она чрез миг.
– Из Всесвятского… От генерала Троекурова, – добавил он как бы уже с важностью.
Она чуть-чуть усмехнулась еще раз, вытащила из кармана юбки довольно объемистый кожаный портсигар, прошла за ограду и, заметив в мураве растреснутую могильную плиту с полустертыми следами высеченной надписи, уселась на ней, дымя закуренною тут же папироской.
Парень искоса повел на нее глазом и как бы одобрительно качнул головой. «В акурате, барышня!» – говорило, казалось, его румяное, бойкое и самодовольное лицо.
«Барышня» была действительно очень красива в своем простеньком, но изящно скроенном платье из небеленого холста, убранном русскими кружевами с ободочками узора из красных ниток, под которым вырисовывались пышно развитые формы высокого девственного стана, и в соломенной шляпе à la bergère3, утыканной кругом полевыми цветами, только что нарванными ею в поле. Из-под шляпы выбивались густые пряди темных, живописно растрепавшихся волос кругом правильного, строго-овального и бледного лица. Над большими цвета aquae marinae4 глазами резко выделялись от этой бледности кожи тонкие, как говорится в ниточку, дуги почти совершенно черных бровей. «Берегись женщины бледной, черноволосой и голубоглазой», – говорят в Испании…
Она курила и ждала, упершись взглядом в растворенную дверь храма, откуда доносилось до нее уныло торопливое шамканье старого дьячка.
Так прошло с четверть часа.
Но вот на проросшую травой каменную паперть вышел из церкви белокурый, статный молодой человек лет тридцати с чем-то, с пушистою светлою бородкой и миловидным выражением свежего и нежного, как у женщины, лица. Он сразу заметил девушку и с мгновенно засиявшим пламенем в глазах поспешно сбежал со ступенек к ней.
– Что ж это вы, до богомольства уже дошли? – с какою-то холодною едкостью насмешки спросила она его первым словом, не трогаясь с места.
Он покраснел, не находя ответа, смущенный не то вопросом, не то радостною неожиданностью встречи с нею.
– Да-с, вот проезжали, зашли, – возразил за него грубоватым тоном вышедший вслед за молодым человеком толстяк средних лет, в черепаховых очках и просторном люстриновом пальто, – не мешало бы и вам, полагаю, зайти лобик перекрестить: завтра большой праздник, второй Спас…
– Ах, доктор, это вы! – перебила она его с пренебрежительным движением губ, в ответ на его замечание. – Вы к нам? Сестра посылала к вам сегодня нарочно…
– Да-с, посмотрим вот на него, посмотрим… Новые симптомы какие-нибудь заметили?
– Все то же!.. Возбужден очень был вчера вечером, ночью никому спать не дал…
Толстяк скорчил гримасу:
– Ну, и требовал?
– Само собою!
– И дали?.. Сколько?
– Не знаю, спросите сестру… Я в это не вмешиваюсь – гадко! – воскликнула она вдруг с отвращением, подымаясь со своей плиты и направляясь за ограду.
– А на чьей это могилке изволили вы проклажаться между прочим? – спросил, оглянув покинутое ее сидение, все с тою же гримасой на толстых губах, доктор, в котором читатель, смеем надеяться, успел узнать знакомого ему Николая Ивановича Фирсова[1].
– Не знаю, – ответила она через плечо, – кого-нибудь из доблестных предков, надо полагать…
Он быстро и значительно поглядел на молодого человека, как бы говоря: «хороша, а?». Тот подавил вырывавшийся из груди его вздох и опустил глаза.
– Прикажете, я вас довезу, Антонина Дмитриевна? – спросил ее Фирсов, когда они втроем вышли на дорогу, где стоял экипаж приезжих.
– А Григорий Павлович как же? В этой таратайке третьему места нет.
– А Григорий Павлович маленько подождет меня… Я к вам ведь ненадолго-с. Мы вот спешим, чтобы засветло к ним в Углы поспеть: у Павла Григорьевича Юшкова опять подагра разыгралась.
Антонина Дмитриевна иронически прищурилась на него:
– А я предлагаю вам ехать одному. Это будет удобнее для вас… и для меня. А мы с Григорием Павловичем подождем в саду… Пойдемте, Григорий Павлович, – проговорила она чуть не повелительно, двигаясь по краешку пыльной дороги.
Молодой человек послушно пошел за нею.
Доктор досадливо поглядел ему вослед, но делать было нечего: он крякнул, ввалился кое-как с помощью кучера в тележку и покатил в усадьбу.
– Вам запрещено к нам ездить? – не замедляя шага и не глядя на своего спутника, спросила его нежданно девушка.
Ему точно кто плеснул водой в лицо. Он вскинул на нее сверкавшие глаза, но сдержался.
– Я не мальчик на помочах, Антонина Дмитриевна, – выговорил он, насколько мог спокойнее, – и ваш вопрос