Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье

В следующие часы в лаборатории витал дух очищения. Алексей отмывал операционный стол и инструменты. Рыжий принёс из спальни вышеупомянутый таз и, раздевшись до кальсон, методично перебирал и стирал вещи, пострадавшие в ночной передряге. Разорванное платье Варвары Дмитриевны он аккуратно свернул и отложил в сторону. Алексей комментировать не стал. Занятые работой, они вообще больше молчали, оттягивая момент, когда нужно будет обсудить происходящее. Рыжий задумчиво поглядывал на Алексея, но не решался начать. Алексей всё видел, но помогать Квашнину не собирался. И в некоторой степени гордился собственной устойчивостью.

Но через пару часов, когда лаборатория блестела чистотой, а Алексей расставлял склянки с реактивами на полках, он сдался и проворчал:

– Да говорите, Квашнин, хватит вздыхать! Иначе лопнете, и страна лишится литературного гения!

Рыжий бросил в таз очередной ком мокрых вещей, выпрямился и произнёс с поистине детской обидой:

– Как же так? Вы совсем меня не боитесь, Алексей Фёдорович? Спиной поворачиваетесь, не следите… А вдруг я выгадываю момент, чтобы снова на вас напасть?

Алексей отставил реактивы, повернулся, свесив руки по швам. Сказал спокойно:

– Нападайте, Антон Михайлович.

Рыжий дёрнулся и недовольно сплюнул:

– Тьфу! Не понимаю я вас, Алексей Фёдорович! Любая зверушка на опыте учится, а вы… ножи на виду оставляете, из дома не гоните, говорите со мной, будто не может быть повтора!

– Это называется «доверие», Антон Михайлович. Вы не убийца. Но в момент нападения вы свято верили, что я причастен. А сейчас аффект спал и разум к вам вернулся. Хотя, возможно, и не полностью, – не удержался от укола Алексей.

Рыжий помолчал. Но любопытство всё же взяло верх:

– Что с меня спало? – поинтересовался он.

Жажда обучения в любых условиях, которую демонстрировал газетчик, ужасно импонировала Алексею, поэтому он с охотой ответил:

– Этакое помутнение. Иногда, в минуты сильных переживаний, человек бросается защищаться, не видя ничего перед собой, кроме своего обидчика. А потом ещё и не помнит ничего.

Рыжий пробормотал:

– Я помню. Частями. Я хотел вас убить.

– Сдаётся мне, ваше нападение было вызвано желанием защитить Варвару Дмитриевну, пусть даже от меня.

Рыжий смотрел на него так, будто видел перед собой две очевидности, настолько разные, что совместить их в единое целое никак не получается. Наконец он засмеялся:

– Поражаюсь вам, Эйлер. Даже не знаю, шутить над вами или позавидовать стоит. Как вы умудряетесь сохранять веру в то, что люди действуют из лучших побуждений? Даже если они собираются убивать? Вроде как наивность и глупость это, но покрутишь, и выходит, что вы живёте в мире хороших людей с благими намерениями. Вот тогда становится завидно.

– У вас разве не так?

Рыжий помрачнел, присел к тазу и принялся бесцельно бултыхать в нём бельё. Через время проговорил с отчаянием:

– У меня, Алексей Фёдорович, отец мать топором по пьяни зарубил. Не думаю, что у него в тот момент были благие намерения. Так что нет, Эйлер, у меня не так. Я живу среди мелких, глупых и корыстных людей. И ко всему чаще пьяных. Я им не верю и жду подвоха.

Алексей подошёл и присел рядом.

– Я знаю, вы ещё сомневаетесь в моей непричастности. И будете проверять каждый мой шаг. Что ж, я готов.

Рыжий заглянул ему прямо в лицо:

– Вы правы. Вам я тоже не верю и буду следить.

– Вот и договорились.

Алексей поднялся и принялся в задумчивости ходить по лаборатории.

– Антон Михайлович, до того, как вы узнали про нож, которым ранили лошадь, вы спрашивали меня про Пилу. Вы предполагали, что нападение связано с… деятельностью Варвары Дмитриевны?

Рыжий насупился и пробормотал:

– Не говорите Варе, но вся её «деятельность» – сплошная фикция.

– Можно было догадаться!

– Вы догадались, а я убедился, – ворчливо отозвался газетчик, – первое, чему учат журналистов – проверять информацию.

– И как же вы проверяли?

– Так я вам и выдал свои методы! – вскинулся рыжий и тут же снова поник. – Было у меня предчувствие, что её в покое не оставят. Никаких указаний ей больше не поступало, будто исчезли и Пила эта, и революционеры, и хулиганы.

– Но всё же вы полагаете, что нападение подстроили эти люди?

– Если не вы, тогда, выходит, они, – глядя Алексею в глаза, произнёс рыжий.

– Вы же знаете, что не я, – отмахнулся Алексей. – Чем же Варвара Дмитриевна могла мешать, если ничего не знает? Ни кто такая эта Пила, ни как выглядит, ни что на самом деле происходило…

– Так, может, она и не знает, что знает.

Алексей оторопело уставился на газетчика.

– Объясните.

– Всё упирается в то, что будто неизвестно, кто Пила. Но… судя по тому, что Варвару Дмитриевну пытались «убрать», Варя может предположить, кто это. И в тот момент, когда она догадается, вся цепочка станет очевидной. Варя доставала деньги по указанию Пилы, чтобы заплатить Диомиду за порох. Но порох взорвался, Диомида убили, а Пила жива и действует…

– Квашнин, почему вы решили, что нападение было на Варвару Дмитриевну, а не на вас или не на возницу вашего?

Рыжий фыркнул:

– Много чести извозчику такое нападение. На него скорее с кулаками в тёмном углу набросились бы либо у коляски ось повредили, чтобы развалилась на ходу. Может, это вы нашему извозчику дорогу перешли?

– Ближе к делу, Квашнин, достаточно шуток. Вы не сказали о себе. Могло ли нападение быть на вас?

Рыжий поник.

– Не знаю я. Невыносимо думать, что я мог так… навредить Варваре Дмитриевне. Но ей-богу, Алексей Фёдорович, даже предположения нет, кто мог пожелать моей смерти. Я в последнее время и не занимался ничем, кроме нашего с вами «Дела о церкви», никаких больших статей у меня не выходило. Неинтересная я фигура сейчас, господин Эйлер.

Рыжий вновь взялся за бельё с таким отчаянным видом, будто это единственное занятие, которое осталось ему до конца дней. Но Алексею было не до терзаний газетчика, он пытался уловить бьющуюся мысль-подсказку. Единственное, что в этой ситуации не подвергается сомнению, – нож. От него и начнём…

– Антон Михайлович, вспомните, вы кому-нибудь рассказывали о моём увлечении ножами?

Рыжий мигнул:

– Да как-то не довелось мне ни с кем вас обсуждать…

Алексей закусил губу:

– Мне кажется… я знаю, кто Пила!

Рыжий замер:

– Да? И кто же?

– Понимаете, Антон Михайлович, о ножах кроме вас и Варвары Дмитриевны знает очень ограниченное количество людей. Всего трое. Но двое – обычные попрошайки, я познакомился с ними в тюрьме. Но им не по способностям