Ну и семейка - Марина Серова
Но я все же решила, что не стоит рубить хвост по частям, и сообщила:
— Это еще не все. Гена, твоя мама серьезно больна, у нее онкология, тебе нужно сейчас быть сильным, чтобы пережить все это. Я очень тебе сочувствую…
Парня трясло, он попросил воды и жадно выпил стакан, молчал, уставившись в стенку, пытаясь переварить все, что только что услышал. И тут в агентство вошла Мила. Увидела Гену и застыла, а тот, увидев невесту, напротив, кинулся к ней и стал умолять:
— Мила, забери это дурацкое заявление! Не губи мою мать! Татьяна говорит, что мама больна, она не выживет в тюрьме. Ну прости ты ее! Я не знаю, зачем она так поступила, я сам в шоке.
Девушка вдруг оттолкнула Гену и со слезами на глазах зло ответила:
— Простить? А как простить, не скажешь? Тебе жалко мать, я понимаю! Но ведь мой отец тоже жить хотел и умирать вот так нелепо в расцвете сил у него точно не было в планах! Кто ей дал право его убивать? Кто мне папу вернет? Ничего, что я сиротой осталась? Я не собираюсь никого прощать, твоя мать должна ответить за все, что совершила! Пусть суд решает, какой срок она получит.
Девушка выскочила на улицу и убежала прочь, так и не сказав, зачем она приходила. А я так вообще растерялась, наблюдая всю эту сцену. Каждый из них был по-своему прав, у каждого своя адская, невыносимая боль. А учитывая, что оба еще дети, по сути, я не представляла, как они с этим горем справятся, и удастся ли им после всего вообще сохранить любовь и отношения. Ведь даже если они помирятся, убийца мать всегда будет теперь незримо стоять между ними. Тяжелая ситуация, что ни говори…
— А сколько ей грозит? — устало спросил Генка.
— Полагаю, основная статья — неоказание помощи. Твоя мать не вызвала скорую, хотя врачи могли бы, возможно, спасти отца Милы. За это дают год. Не знаю, квалифицирует ли суд подсыпанный кофеин в лошадиной дозе как попытку отравления. Если да — то еще от года до трех. Ну и неизвестно, присудят ли максимальный срок по одной из статей или насчитают по совокупности. Но по большому счету, это мало что изменит. Если врачи не ошиблись — твоя мать серьезно больна…
Я, конечно, обещала Миле встречу с Ниной Сидоровной, но, глядя на Генку, передумала. Ему сейчас важнее увидеть мать, возможно, в последний раз…
Я упросила Кирю устроить это свидание, это, конечно, было не просто, но, как говорится, нет ничего невозможного. И вот уже Гена входил в комнату для свиданий, робко, несмело. Нина Сидоровна увидела сына, не сдержалась. Кинулась к нему, что есть силы обняла, тискала как маленького и причитала:
— Сыночек мой любимый, Геночка! Солнышко мое кудрявое! Радость мамина! Ты прости мать свою, глупость я совершила. Мы, наверное, больше не увидимся! Но знай, я всегда любила и люблю тебя больше жизни. Прошу тебя, родной, что бы со мной ни случилось, ты не должен сломаться! Умоляю. Одумайся, поменяй свою жизнь. Я так хочу, чтобы ты окончил университет, тебе ведь немного осталось. Устроился на достойную работу, семью построил. Квартира у тебя наша есть, работу найдешь. Все у тебя хорошо будет! Только тогда я умру спокойно! Пообещай мне это! Сжалься над мамой, мне недолго осталось.
Гена шептал матери что-то и не мог разжать объятий, по его лицу текли слезы. Это был совсем не тот хам и хулиган Генка, которого я увидела впервые на своей конспиративной квартире. Сейчас это был напуганный и потерянный маленький мальчик, который очень сильно боится потерять свою мать и точно не знает, как ему жить дальше!
Я отошла от смотрового окошка и тоже смахнула слезу, очень уж тяжелая была картина. Киря спросил:
— Что с тобой, Таня? Я тебя не узнаю в последнее время! Ты же всегда смотрела на жизнь иначе и не принимала так близко к сердцу судьбы своих клиентов. Ну нельзя так! Не рви ты свое сердечко. Ты свою работу выполнила, убийцу нашла, гонорар получила, все же нормально. Все довольны. Ну а то, что судьба у этой Нины так сложилась, ну кто ж виноват. Бывает и не такое в жизни.
Я мешала кофе ложечкой, задумчиво и методично постукивая ею о края чашки и отвечала:
— Ты прав, конечно, все так. И если каждый случай через себя пропускать, с ума сойти можно. Да мне и не столько эту Нину жалко, хоть и ее, конечно, тоже, сколько Генку и Милу. Они же дети совсем, а на них такое горе свалилось. Сиротами, считай, остались. Если честно, очень хочется им помочь как-то, чтобы не понеслись они вниз кубарем на самое дно жизни после такого.
Гена вышел после свидания с матерью совсем потухший и, не попрощавшись, побрел прочь. Видно было, что ему ужасно плохо и больно, что он винит себя в том, что его родная мать решилась на такой страшный шаг.
Я выбежала следом, догнала парня и запыхавшимся голосом крикнула:
— Гена! Стой! Погоди! Послушай, назад ничего не вернуть, нужно это просто пережить. Если нужна какая помощь, дай знать.
Он зло огрызнулся:
— Спасибо, помогли уже! Если бы не вы, ничего бы этого не было! Ненавижу всех!
И он как угорелый помчался прочь. У меня на душе отчего-то было гадко и плохо. В чем-то Гена прав, если бы не это расследование, организованное Милой, никто и никогда бы не узнал о том, что сделала Нина. И возможно, жизнь и Нины, и Гены была бы счастливее. Я тоже пошла прочь, вернее, поехала на своей ласточке домой.
Утром раздался телефонный звонок. Это была Мила, она сообщила:
— Доброе утро, Татьяна. Я перевела вам всю сумму согласно договору. Но мне очень нужно с вами поговорить. Где мы можем встретиться?
Уже через час мы беседовали с Милой у меня в агентстве за чашечкой ароматного кофе. Девушка просила совета:
— Татьяна, что мне делать? Я не могу теперь с Геной встречаться. Он злится на меня, хочет, чтобы мать его на свободу вышла. А я так не могу! Мой ведь папа ни в чем не был виноват, он из-за нее умер! Как мне поступить? Я люблю Гену! Все равно люблю! А он меня теперь видеть не хочет. И понять меня даже не пытается.
Что я могла ей ответить? Кто вообще мог бы дать совет в
