Лунатик - Ларс Кеплер

Мужчина с хвостиком обходит обломки старой гребной лодки.

— Осторожнее, — предупреждает их Йона.

— В шторм людям достаётся, — говорит бородач, прицеливаясь. — Люди пропадают.

— Ронни, прекрати, — говорит второй.

— Чёртовы свиньи.

Йона отступает назад и поднимает руку. Оторванный брезент взмывает вверх.

— Давайте без глупостей. Обещаю, вы получите свою лодку обратно, но…

— Я тебе башку раскрошу, — рычит Ронни.

— Если ты не бросишь лопату, я сломаю тебе нос и плечо, а лодку всё равно заберу, — говорит Йона.

Ронни с неожиданной силой размахивается лопатой. Йона пригибается, и лезвие свистит у него перед лицом. Мужчина на миг теряет равновесие, но быстро выпрямляется и снова поднимает лопату.

Его товарищ, пытаясь отойти, поскальзывается в снегу.

Ронни снова идёт на Йону, тычет лопатой в его сторону, делает ложный выпад пониже, а затем вновь замахивается в голову.

Йона блокирует его руку, поворачивается вбок и резко, снизу, бьёт локтем в нос.

Голова Ронни откидывается назад, он падает, как подкошенный.

Йона хватает его за плечо, рывком тянет вверх и чувствует хруст ломающейся кости. Лопата разворачивается, и кромка лезвия чиркает по горлу Йоны, оставляя глубокую рану.

Ронни тяжело валится на спину в снег.

Йона прижимает ладонь к шее, чувствуя, как из раны хлещет кровь.

Второй мужчина вытаскивает охотничий нож, и Йона разворачивается к нему, делает шаг вперёд.

Ронни поднимается на одно колено, его рука безжизненно висит вдоль тела. Он рычит от боли, разбрызгивая кровь и слюну по бороде.

Глава 80.

Хьюго едва не теряет равновесие, когда его подхватывает порыв ветра. Он спотыкается, скатывается на пару ступенек вниз, выравнивается, но чувствует, как потянул спину.

Снег хлещет по лицу.

Ему понадобился почти час, чтобы пройти два километра, перелезая через поваленные деревья и пригибаясь от летящих обломков. Вокруг — сломанные флагштоки, улица завалена сорванными навесами и солнечными батареями.

Когда поезд метро дошёл до Аспуддена, громкоговоритель велел всем выйти, и машинист тут же запер двери за пассажирами.

Большинство людей осталось на платформе, но Хьюго решил пройти оставшиеся несколько километров до дома, несмотря на все предупреждения. Он застегнул молнию на куртке и поднялся по лестнице. Двери вокзала выбило, и кафельный пол в билетном зале оказался занесён толстым слоем снега.

Когда он вышел из здания на тёмную улицу, по нему будто ударила снежная пушка.

На улице не было ни души.

До дома осталось меньше полукилометра, но он уже не чувствует лица. Он торопится вперёд, проходит мимо забора, который будто вырвало с корнем у большой виллы.

В двух разбитых окнах трепещут розовые занавески.

Он на мгновение прячется за подпорной стеной, когда над улицей пролетает крышка бассейна.

Она падает на крышу припаркованной машины с такой силой, что в салон сыплются осколки стекла.

Последний участок по Петтерсбергсвеген относительно защищён от ветра, но высокие сосны стонут, сгибаясь, а снег под ними усыпан ветками, иголками и шишками.

В темноте и снежной пелене Хьюго чуть не минует собственный подъезд.

Их зелёные мусорные баки перевёрнуты.

Он спускается по склону, борясь с яростным ветром, идущим с озера. Лезет через три упавших дерева и царапает внутреннюю сторону бедра, потом пробегает последние несколько метров до двери.

Длинные волосы развеваются вокруг лица.

Он замечает, что земля усеяна обломками черепицы, а старый клён гнется под ветром.

Хьюго нащупывает ключи и, одеревеневшими пальцами, отмыкает дверь.

Он топает ботинками, торопливо вбегает внутрь и запирает за собой.

Дрожащими руками стряхивает снег с куртки, вешает её, сбрасывает обувь и идёт по тёмному коридору на кухню.

Вентиляция гудит.

Он заглядывает в библиотеку и чувствует слабый запах горящих дров. Значит, отец затопил печь в спальне, думает он.

Хьюго поднимается по лестнице и видит тёплый свет в коридоре.

Как всегда, достигнув площадки, он сначала смотрит налево — через окно в двери своей старой комнаты, — а потом поворачивает направо, в главную спальню.

Бернард и Агнета сидят у печи, у каждого в руке бокал вина.

На буфете стоит тарелка с хот‑догами и булочками.

— Хьюго! — восклицает Бернард, вскакивая.

— Метро остановилось в Аспуддене, пришлось идти пешком, — говорит Хьюго.

— Тебе ещё повезло, что ты вообще добрался. Ничего не работает — говорит Бернард, подходя обнять его. — Боже, да ты совсем замёрз. Садись к огню.

— Там просто сумасшествие.

— Я очень рада, что ты благополучно добрался, — говорит Агнета.

— Привет, Агнета.

Она поднимает глаза, кивает и одаривает его рассеянной улыбкой.

В дымоходе грохочет, и внезапный нисходящий поток воздуха поднимает в печи целую тучу искр — как раз в тот момент, когда в окно ударяет заряд снега.

— Боже мой, — говорит Бернард.

— Вы выходили на улицу? — спрашивает Хьюго.

— Нам лучше держаться дома. Давай, садись, — отвечает Бернард.

Хьюго усаживается на скамеечку для ног и кладёт ладони на горячую плиту печи. Щёки обжигает тепло, в пальцах появляется покалывание, пока те оттаивают.

— Хочешь виски? — спрашивает Бернард.

— Серьёзно?

— Особые обстоятельства.

— Я могу и вина, — говорит Хьюго.

— Тогда вина достаточно, — улыбается Бернард и наливает ему бокал.

— Спасибо.

— Голоден?

— Умираю.

— За здоровье.

Хьюго чокается с отцом и пытается поймать взгляд Агнеты, но она смотрит на огонь, на обугленные поленья и мерцающие угли.

— Как думаешь, уже можно жарить сосиски?

— Может, ещё чуть‑чуть? — отвечает Хьюго.

Агнета молчит. Она выглядит отрешённой, рассеянно трет пятно на рукаве джинсовой рубашки.

— Ты в порядке, Агнета? — спрашивает Хьюго.

— В порядке, — отвечает она и смотрит ему прямо в глаза.

— А ты? — спрашивает Бернард, странно улыбаясь.

— Вы оба какие‑то странные. Вы что, поссорились?

— Поссорились? Нет. Наверное, это всё шторм… и то, что мы не могли с тобой связаться, — отвечает Бернард.

Снова в дымоходе раздаётся низкий гул. Звук зловещий, словно трубы глубоко под землёй. Хьюго чуть отстраняется от печи, подносит к губам бокал и делает глоток вина.

— Пап, я знаю, что ты очень любишь Ларса, вы друзья и всё такое, — говорит он.

— Да.

— Но, похоже, он даёт мне и некоторым другим пациентам лекарства, от которых нам становится только хуже. Мы начинаем ходить во сне ещё больше, а не меньше…

— Он чрезвычайно сосредоточен на своих