"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ) - Блэкхерст Дженни

– Совсем другое заболевание. Параноидальный бред является синдромом, который встречается при шизофрении.

– Объясните мне в двух словах, пожалуйста.

– В двух словах это нелегко сделать!

– Тогда в двух фразах.

– В сильном упрощении, параноидный бред не следует никакой логике, он анархичен. Говоря обычным языком, он расползается во все стороны! В один из дней пациент проникается уверенностью, что его преследуют инопланетяне; назавтра он вполне может считать себя Иисусом. Вот тут бывают галлюцинации… Визуальные, звуковые, обонятельные и даже вкусовые. А в случае параноика – а не шизофреника, заметьте – бред жестко структурирован и всегда следует одной и той же логике. Она обращена только к механизму интерпретации, а не к галлюцинаторному. Я излагаю схематично, чтобы дать вам общее представление.

Уловив вопрос в молчании собеседника, психиатр терпеливо продолжает:

– Если так будет понятнее, параноик будет раз за разом проигрывать одни и те же факты. Он будет деформировать реальность, интерпретировать ее так, чтобы она соответствовала его бреду. Чтобы она идеально подходила под его теорию заговора.

– Можете привести пример?

– Ладно… возьмем сознательно упрощенный пример: если пациент-параноик считает себя чьей-то мишенью и на дороге у него лопнет шина, он будет убежден, что это его преследователь подсунул гвоздь на проезжую часть. Понимаете, куда я веду?

– Да, понимаю, – говорит Александр. – Любой обыденный случай станет актом враждебности со стороны его недруга.

– Именно! Если у него ломается стиральная машина, то это происки того или той, кого он назначил врагом. Это саботаж! Если его собака умирает от сердечного приступа, то же самое… Другой пример: если больной паранойей думает, что за ним следят спецслужбы, и замечает на тротуаре туриста с фотоаппаратом, он будет убежден, что речь идет о секретном агенте, переодетом в туриста, который его подстерегает.

– Понимаю, – говорит Александр.

– Но никаких галлюцинаций. И никакой лжи, кстати.

– Только ложная интерпретация реальности, – подхватывает Александр. – Шизофреник видит инопланетян, которые не существуют, а параноик видит вполне реального туриста, но принимает его за секретного агента.

– Совершенно точно, майор.

– Спасибо, доктор, вы мне очень помогли. И… Не согласитесь ли вы выслушать одного человека? Принять этого человека, а потом изложить мне свое мнение?

– Ну что ж… пусть этот человек запишется, я его приму. Однако я не смогу поделиться с вами результатами этой встречи, майор. Напоминаю, я обязана соблюдать профессиональную тайну.

– Конечно, но…

– Нет, никаких но! Я не могу этого сделать, если только судья не попросит у меня экспертного заключения, разумеется.

– Ладно, спасибо за помощь, доктор.

– Не за что. Доброго дня, майор… Да, и последнее: я не знаю, какая у вас складывается ситуация, но имейте в виду, что параноики в фазе бреда очень убедительны. Как правило, их теория настолько логична, что окружающие начинают им верить.

– Согласен… А что еще?

– Они могут стать опасными. И даже крайне опасными. Бред параноика, который не получает лечения нейролептиками, а то и госпитализации, может закончиться тем, что пациент перейдет к активным действиям.

– Перейдет к действиям? – глупо переспрашивает Александр.

– Да. Больной может совершить попытку самоубийства, чтобы избежать мучений. Но он также может совершить покушение на того или ту, которых считает ответственными за свои несчастья. Другими словами, попытаться их убить.

За предупреждением следует тяжелое молчание.

– Спасибо за совет, доктор.

Вода всегда цвета неба.

Потому что у самой воды цвета нет. Только тот, который ей придают.

У Александра ощущение, что он опустился на самое дно. Ощущение, что его глаза погрузились в илистые и темные глубины Марны. В уродство, присущее всякой вещи, всякому существу, всякой мысли.

Почему его взгляд всегда различает эту вечную мерзость? Почему он не скользит по поверхности вещей?

Сидя на скамейке, он курит сигарету за сигаретой. На его взгляд, рак штука слишком медленная. И кстати, ненадежная. Наверняка существует более быстрый выход. И менее болезненный тоже.

Он больше ничего не знает.

Больна ли Хлоя. Может, ее вязать пора.

Или же она говорит правду, и Квентин ее убивает.

Квентин или кто-то другой. В одном только парижском районе медбратьев из психлечебниц наверняка сотни.

Нет, он действительно больше ничего не знает. Он не эксперт в психиатрии, просто коп, который в скором времени будет уволен, в скором времени будет мертв. Беспомощный и устаревший.

Он только знает, что хочет помочь Хлое. Потребность спасти ее, будь то от собственных демонов или от настоящей опасности.

Потребность спасти, но почему?

Что она такое для меня? Я даже не знаю, кто она. Какая она.

Бросить ее? А потом?

А потом бросить себя. Отбросить обеими руками.

Сегодня вода серая, как небо. Как его сегодняшние мысли. Как и вчерашние, и позавчерашние… Как в день, когда он именно здесь встретил Хлою. И в ту секунду она словно что-то затронула в нем. Он увидел ее страдание и принял его как свое.

Он мог бы в тот день броситься в реку. Но Хлоя перешла ему дорогу.

И потому он еще здесь.

Он медленно идет вдоль реки. Звонок мобильника вырывает его из мучительного созерцания. Он узнает номер капитана Вийяра.

– Привет, старик.

– У меня информация, которую ты просил, – объявляет капитан.

– Выкладывай!

– Твой Квентин Варфоломей живет в Кретее, сейчас сброшу его точный адрес по СМС… Работает медбратом в штате психиатрической лечебницы в Вильжюиф. Холост, детей нет.

Гомес застывает на месте.

– Холост и детей нет, ты уверен?

– Ну да. И полицейского досье на него тоже нет… он чист.

– Ладно, спасибо.

– Не за что, Алекс. А что у тебя на этого типа?

– Ничего, не беспокойся.

– Когда ты вернешься?

– Представления не имею. Спроси у нашего уважаемого шефа!

– Не премину… А вообще, как дела?

– Идут. А как, и сам не знаю. До скорого, старик. И еще раз спасибо.

Александр дает отбой, поднимает глаза к небу.

Квентин Варфоломей не является ни хорошим мужем, ни хорошим отцом. Это еще не делает его убийцей. Только отчаянным вруном. И без всякого сомнения, настоящим извращенцем.

– Как дела, чемпион?

Глаза Лаваля по-прежнему закрыты. Но лицо скорее безмятежно, когда Гомес целует его в лоб.

– А вот мне плохо, – тихо говорит Александр. – Не очень представляю, что теперь делать…

Постоянные звуки, доносящиеся из аппарата, с непристойной откровенностью докладывают о биении сердца лейтенанта. Сердца, которое сопротивляется, отказываясь сдаться.

Александр смотрит на него какое-то время, убаюканный ритмичной пульсацией. Потом кладет руку рядом с рукой Пацана и в конце концов берет ее в свою.

Потом начинает говорить с ним тихим голосом. Рассказывает о своем расследовании, о своих сомнениях и слабостях.

О своей зарождающейся любви к Хлое. Любви, с которой он не знает, что делать. Которая напоминает последнюю судорогу, почти последний бой.

Говорит, какая она красивая. Какая она сильная. И в какой она опасности.

– Она бы тебе понравилась, сынок… Я уверен. Конечно, ее надо узнать получше, но… пусть у нее паршивый характер и перебор с самомнением, но думаю, она бы тебе понравилась. Она кажется высокомерной и презрительной, но это всего лишь прикрытие, ты понимаешь. На самом деле, я думаю, она так страдала после несчастного случая с сестрой, что соорудила себе панцирь, чтобы выжить. Смотрите, какая я сильная!

После долгого молчания Александр начинает говорить о Софи. Слезы набегают ему на глаза, но он этого даже не замечает. И тогда рука Лаваля сжимает его собственную с неожиданной силой. Александр расплывается в глуповатой улыбке.